Ташат и Данияр случайно оказались здесь одновременно с Улту. В сборе азаны они никогда не участвовали. Они увлеченно играли в бабки, и только промчавшийся возок Чингиза отвлек их от обычных мальчишеских забав. Они и побежали к мельнице. Ташат, ровесник Чокана, еще несколько дней назад узнал из разговора взрослых, что через Пресногорьковскую должен проехать Чингиз — торе со своим сыном. Выросший в русской среде и даже посещавший русскую школу, мальчик до сих пор видал только русских торе — господ-начальников, и ему не терпелось посмотреть на знатного казаха и его сынка. Вот бы взглянуть, вот бы поговорить с ним. Ташат рассказал об этом Данияру, и Данияр загорелся вместе с ним: непременно встретимся, непременно побеседуем!

Мальчишки были настойчивыми и смелыми.

Ташат предводительствовал в кругу своих станичных сверстников и его полушутя называли даже атаманом.

Данияр был моложе Ташата года на два, но тоже довольно бойко говорил по-русски, хотя отец, верный старине, не позволял ему учиться в русской школе, опасаясь, что сын со временем отойдет от мусульманской веры и станет крещеным.

И вот теперь они не сводили глаз с Чингиза и Чокана. Султан в своей красивой военной форме, понятно, поразил воображение мальчишек, но еще больше внимания привлек сын именитого торе. А Чокан, стоило ему почувствовать на себе чей-нибудь взгляд, особенно взгляд своих ровесников, немедленно приосанивался, напускал важность, хмурил брови, подражая отцу. Всем своим видом он как бы говорил: «Ну, чего уставились, какой есть такой и есть». Правда, долго пыжиться ему редко удавалось, а сейчас он услышал разговор Тлемиса с отцом и сразу же стал обычным любопытным мальчуганом-подростком.

— Поехали, мой торе. Ко мне в дом поехали, в станицу, — уговаривал Тлемис Чингиза, все еще переживая стыд за нищую юрту брата.

— Ну, что ж, поехали. — И Чингиз зашагал к возку, едва заметно прихрамывая.

Но на его пути решительно стал Кусемис:

— Терпенье, мой торе. Вы же знаете слова предков о пустой юрте и пустых руках. Не обижайте нас, мой торе.

Он говорил так просто и веско, что Чингиз заколебался, хотя ему очень не хотелось возвращаться в юрту. И Кусе-мису все стало ясно без слов. Он показал на широкий пень — здесь тоже был когда-то лес.

— Присядьте сюда, мой торе. Я сейчас принесу угощенье.

Чингиз пристроился на пне. К отцу подошел Чокан, оперся на его плечо, думая: ну что может принести этот смешной пастух?

Кусемис долго не задержался. Он вышел из юрты с березовой долбленой чашей в руках. Он нёс её осторожно, чтобы не расплескать напиток.