Кусемис отдернул тундук, чтобы стало немного светлее, открыл юрту. В сумеречном свете неприхотливое убранство жилья казалось совсем убогим. Хозяйку юрты Улту нельзя было упрекнуть в неопрятности. Она всегда тщательно мыла свои кадушки вместе с другой деревянной утварью. Жалкие продовольственные запасы были на виду: просо, туго набитое в мешочек, и молоко. Из этого проса и готовился суп, катыкты-кара: просяной отвар, разведенный молоком. Пробовавшие этот суп из чистенькой долбленой дубовой кадушки, хорошо просушенной накануне, ели его со смаком.

Катыкты-кара и был главной пищей в семье Кусемиса. К нему добавлялись продукты, собранные в воскресные дни. У сибирских казахов русский воскресный день назывался азына. По воскресеньям жатаки, пасшие скот, обходили с мешками за плечами дворы своих станичных хозяев и собирали азыну — продукты, как дополнительную плату: одни выносили хлеб, другие — картошку, третьи делились творогом и сметаной, а те, что пощедрее и побогаче, давали пастуху и мясо. Так и жили от воскресенья до воскресенья: день — сытые, день — голодные. Некоторые жатаки умудрялись даже откладывать на зиму кое-что из этих даяний.

День приезда Чингиза был днем азыны. Улту вместе с ребятишками собирала в станице положенную пастухам дань.

Как ни старалась Улту держать в чистоте свою бедную юрту, ей не удавалось избавиться от мух.

И гости, едва перешагнув порог, услышали их нетерпеливое жужжание. Как только в юрту проник слабый свет, целые тучи мух вылетели из щелей, поднялись из уголков и сразу же облепили пришельцев. Навязчивые, словно комары в рыбацком поселке, они лезли куда попало. Чингизу муха залезла даже в нос, и вместе с Чоканом он выскочил из юрты. Этого еще только не хватало!

Сыновья Сапака опять переругивались шепотом. Тлемис корил старшего брата за необдуманное приглашение, злился от стыда, а Кусемис мягко оправдывался и повторял одну и ту же фразу: «Что же делать, если я так живу».

Вероятно, братья далеко бы зашли в своей перебранке, если бы у юрты не появилась Улту вместе со своим младшим сыном Данияром и старшим сыном Тлемиса Ташатом. Носившая обычно довольно аккуратную одежду, повязывавшая голову чистым платком, Улту в дни азаны облачалась в самую что ни на есть рвань, считая, что жены станичников из жалости подбросят больше в ее мешок. В таком нищенском одеянии и возвратилась Улту домой. Тлемис со стыда готов был сквозь землю провалиться. Опешила и Улту, увидев перед собой богатого казаха — торе с позолоченными эполетами на плечах. Она бросила на пороге мешок и прошмыгнула в юрту.