Нечего было и думать о разговоре по душам с Тлемисом, хотя тот умело сдерживал себя и не сказал бывшему ага-султану ни одного резкого слова, по-прежнему почтительно называя «мой торе».

— Не брезгуйте, мой торе, нашим дастарханом, вы у нас в гостях, что бы ни произошло. Передохните и — в путь!

Ташата уже давно внесли в дом, он постанывал и переворачивался с боку на бок. Лекаря не дождались. По совету одного старика приложили к ране сырое курдючное сало. Мальчик повздыхал, поохал и задремал.

Но беседа за дастарханом шла вяло, свежая баранина словно потеряла вкус, у чая исчез аромат.

Посидели ради приличия, попробовали улечься спать. Но сон не был сном. На рассвете Чингиз и Драгомиров взяли ямщицких лошадей и, отпустив Абы восвояси, отправились дальше.

Абы прощался с Чоканом в небольшом дворике Тлемиса, где в углу еще рыжела разворошенная солома, в которой озорник прятался накануне.

Абы давно и крепко привязался к Чокану. Сколько раз он выручал мальчика, сколько раз заминал последствия его детских шалостей. Поэтому ему сейчас изменило его обычное, поистине удивительное, спокойствие. И, напутствуя своего любимца, слуга еле удержался от слез.

— Ты знаешь, Канаш-жан, я вам не советчик. Я человек темный, маленький. Но, сказать по правде, думаю — тебе надо подчиниться воле отца. Хан-ием, отец твой, решения своего не переменит. Ты будешь учиться в Омске. И у него хватит сил обуздать тебя. Но ты должен одуматься. Пора перестать быть забиякой. Знаешь пословицу: «Когда неразумный сын растет — и спор неразумный с ним идет». Не упрямься, Канаш-жан. Учись! И не причиняй отцу горя. Ему и без тебя приходится плохо. Думаешь, прибавится к нему уважения, если скажут: и родной сын его не слушается. Не глупи больше! Спокойно езжай в Омск. А там, сам увидишь — все образуется.

Чокан молча согласился. Он был даже пристыжен, чувствуя, что правда на стороне Абы. И надо же было вчера огреть битком этого Ташата! И надо же было сопротивляться отцу там, в Кусмуруне. Он, Чокан, уже не маленький. Он все понимает, что происходит вокруг.

Зря заезжали в Ыстап к этому Тлемису, одни только неприятности, рассуждал Чингиз. Перестал он дружить с удачей. Тлемис — не большой человек, но и с ним ничего не вышло. Однако Чингиз еще не расстался окончательно с мыслью найти себе сообщников, чтобы при случае отомстить Есенею. Может быть, таким верным помощником будет крещеный казах Сатыбалды из станицы Кабанской. Но теперь он не был уверен и в Сатыбалды. Заезжать к нему или не заезжать?…

Старый ямщик, говоривший по-казахски свободно, но с русским акцентом, служил когда-то солдатом в Имантау, бывал в Срымбете, знал хорошо Айганым и других ханских потомков. Он рассказал об этом Чингизу, прищелкивая языком от удовольствия при воспоминании о далеких годах, которые в пожилом возрасте всегда представляются лучше, чем они были.