– Ага. Да-да. Кажется, начинаю понимать.

– Как вы можете понимать, если я вам еще ничего не рассказал? О, я понял. Я вижу по вашим глазам, мой старый друг. Вы решили, что я сошел с ума.

– Ну…

– Мания величия? Инфляция эго? Что-то в этом роде?

– Я ожидала, что любая ваша крупная идея будет как-то связана с трудом всей вашей жизни. Но вы, кажется, решили бросить медицину и заделаться воздыхателем литературы.

– Но эта идея в самом деле связана с моей работой. Проистекает из нее непосредственно. Давайте я все-таки расскажу о ней в общих чертах.

– Да, это будет лучше всего.

– Вы когда-то рассказывали, что читали много исторических трудов?

– Я много лет изучала Шпенглера. Он идеально подходит к моему характеру. Конечно, иногда – в летнем отпуске, когда хочется чего-нибудь полегче, – я читаю Тойнби; он очень хорошо пишет, и его уклон в религию принес отличные плоды.

– Когда перед вами разворачивалась история судьбы человечества, вы не испытывали желания узнать больше об анамнезе тех, кто коренным образом повлиял на эту судьбу?

– Нет. Для меня это звучит слишком романтично.

– Да полно вам: судьба человечества прямо связана с болезнями и расстройствами тех, кто ее вершит. Разве вам не хочется знать больше о геморрое Наполеона?

– Нет. Он умер, как вы, несомненно, знаете, от рака желудочного привратника.

– Разумеется. Но бой при Ватерлоо проиграл из-за тромбоза геморроидальных вен. Командир, вынужденный передвигаться по полю боя в карете, в сопровождении врача и постоянно делающий остановки, чтобы прилечь, находится не в самой лучшей форме. Разве вам не хочется знать больше о бронхопневмонии Вашингтона, которую тогда называли ангиной? Чем он болел на самом деле? А «летучая подагра» королевы Анны, которая скакала у нее по всему телу, – как вы думаете, что это могло быть?

– Все это зафиксировано в документах. Что вы собираетесь с ними делать?

– Ничего. Я пойду совершенно другим курсом. Вам не удастся сразу проникнуться, потому что вы ничего не читаете, кроме Шпенглера, который совсем не привлекает среднего читателя. Нет, я собираюсь применить современную медицинскую теорию к важным литературным персонажам. Почему Микобер облысел? Недостаток кератина? Как выглядели его ногти? Что ела Джейн Эйр в бытность свою гувернанткой в господском доме? Я уверен, что ей не доставались импортные ананасы и виноград; мучное, мучное, мучное – ежедневно, – и как это повлияло на ее превращение в маленький ходячий кремень? Мы знаем, что Джейн Остин любила портвейн; повлияло ли это как-то на ее героинь? Подумайте об отказе от нормальной сексуальности в литературе девятнадцатого века. В чем истинная суть брака Доротеи Брук и мистера Кейсобона? Они должны были спать в одной кровати; таков незыблемый обычай того времени. Что происходило в этой кровати? Происходило ли вообще что-нибудь? Какие выводы можно сделать о менструальном цикле Эммы Бовари? Как Нана умудрялась не беременеть? Старый добрый метод – тампон, пропитанный уксусом, – или что другое? В каком состоянии были зубы у матросов «Пекода»? Я собираюсь вникнуть в эти вопросы как можно глубже. Это обеспечит мне много лет счастливых изысканий. Сопоставить литературу и современную ей медицинскую практику. И – пожалуйста, Крис, заметьте это себе особенно – придет день, когда ни один писатель не осмелится представить вниманию публики пьесу или роман, не разработав предварительно истории болезни всех персонажей. Вполне возможно, что в будущем великими писателями смогут стать только врачи. Вы следите за моей мыслью?