С детски-любящим выражением она подошла к нему и подставила свои свежие розовые губы, которые он нежно поцеловал.

Потом она побежала в свою спальню, позвонив сперва в маленький колокольчик.

Фон Грабенов задумчиво посмотрел ей вслед и, когда исчезла за портьерой её стройная гибкая фигура, медленно опустился в кресло.

— Этому не бывать, — сказал он в полголоса, — эта молодая, свежая жизнь, полная любви и поэзии, не должна увянуть в стенах монастыря! Конечно, там ей было лучше, чем в жалком и порочном мире, одной, без защиты, в руках такой матери! И могу ли я взять её с собой, — сказал он глухим голосом, после долгого размышления, — могу ли дать ей место возле себя, место, которого так достойно её сердце, её чистая душа? Могу ли я привести её в своё отечество, к моей матери, для которой старинная, строгая нравственность выше всего на свете, к отцу, гордящемуся честью безупречного имени?

Он встал. Высокое, непреклонное мужество горело в его глазах.

— И, однако, должно быть так, — сказал он, — я не могу и не хочу лишиться её, из-за неё я вступлю в борьбу с предрассудками — она стоит того!

Вошла Джулия. Серое короткое платье охватывало её красивую фигуру, с косынкой, как у Марии-Антуанетты — то была новая мода, придуманная императрицей Евгенией, — прикрывшей её плечи; с маленькой простой шляпки спускалась белая вуаль, вышитые арабески которой, несмотря на лёгкость ткани, совершенно скрывали её лицо.

— Я готова, — сказала она весело, — теперь пустимся в весёлый, смеющийся свет, столь прекрасный и яркий!

Она взяла его под руку; с юношеской лёгкостью оба сошли с лестницы, сели в купе фон Грабенова и поехали по оживлённым улицам через площадь Согласия и набережную д'Орсе к Марсову полю, занятому выставкой.

Чудно прекрасный вид представляло это поле, на котором соединились искусство, богатство и пёстрые картины национальной жизни всех народов земного шара.

Посредине возвышалась громадная ротонда с блестящими на солнце стёклами, заключавшая в себе собственно выставку и осенённая реющими знамёнами всех наций. Вокруг этого центрального здания были разбросаны лужайки, орошаемые ручейками, густые боскеты и тенистые группы высоких деревьев, которые неизвестно как могли произрастать на скудной почве Марсова поля. Между ними высились купола маяков, стройные минареты рисовались на фоне неба, виднелись лёгкие швейцарские домики, тяжёлые здания египетских дворцов, и над всей пёстрой, изменчивой картиной парил большой привязной аэростат, который через каждые полчаса поднимался высоко в воздух на крепком проволочном канате и спускался потом посредством паровой машины. За выставкой виднелся огромный вызолоченный купол Дома инвалидов.