Бисмарк опять задумался. Потом позвонил.
— Попросите ко мне легационсрата фон Кейделя, — приказал он вошедшему камердинеру.
— Лукавый Виндтхорст, конечно, имел другую мысль, рекомендуя мне ганноверских юристов для министерства юстиции, — сказал граф, потирая руки. — Он удивится, если я устрою дело с Леонгардтом. Быть может, я наживу себе ещё нового врага, ну что ж — чем больше врагов, тем больше чести! И если счастье будет мне так же благоприятствовать, как и в этой зальцбургской передряге, то я могу повторить слова поэта, которыми Мантейфель некогда возбудил такую бурю в палатах, ибо одни из моих врагов избавят меня от других!
И с весёлой улыбкой он встретил фон Кейделя, который вошёл в кабинет, держа пачку бумаг для доклада.
Глава сороковая
Изящные салоны маркизы Палланцони были ярко освещены и наполнены благоуханием цветов и тонких эссенций.
Этот день не был назначен для приёма, но молодая женщина принимала всякий вечер, если не ехала в театр. Вокруг прекрасной итальянки быстро образовался кружок избранных молодых людей; графа Риверо завалили просьбами познакомить с его прелестной землячкой, и тот ввёл в салоны маркизы самых лучших и изящных молодых людей. Но салон маркизы не был похож на салоны дам полусвета, где так охотно собирается молодёжь — здесь царствовал самый изысканный тон, и хотя маркиза умела предоставлять каждому гостю полнейшую свободу и давала случай блеснуть лучшими качествами, однако всякое слово, преступавшее за строгие пределы утончённой нравственности, немедленно подвергалась осуждению хозяйкой, которое выражалось или взглядом, или остроумным выговором. Между тем как настоящий хороший тон более и более исчезал из большинства парижских салонов и удержался только в некоторых кружках Сен-Жерменского предместья, салон маркизы Палланцони напоминал лучшее общество минувших дней, и молодые люди, необузданные в других салонах и мало привыкшие сдерживаться, подчинялись скипетру, который так самоуверенно и непоколебимо держала прелестная иностранка; хотя молодые люди привыкли к тону «Кафе Англе», однако невольно поддавались обаянию царствовавшая здесь высшего тона, и ум их, обленившийся в жалких разговорах о лошадях, собаках и дамах полусвета, пробуждался к свежей деятельности, чтобы заслужить одобрение этой женщины, которая отвечала на пошлость сострадательной улыбкой, а на двусмысленность грозным и таким холодно-презрительным взглядом, что самые отчаянные наглецы теряли всё своё бесстыдство.