И он протянул руку фон Грабенову, который только что приехал и подходил к хозяйке дома.

Молодой человек был бледен и печален. Вся весёлая, кипучая жизнь, когда-то видневшаяся в его глазах, пропала бесследно; ясные, светлые глаза отенялись синими кругами и смотрели неприветливо, точно отыскивая и спрашивая что-то.

Фон Грабенов обменялся с маркизой обычными формулами вежливости, но легко было заметить, что его душа не принимала никакого участия в этом разговоре — замечания маркизы оставались без ответа.

Маркиза посмотрела на него с некоторым удивлением и потом обратилась с шутливым замечанием к стоявшему вблизи герцогу Гамильтону.

Граф Риверо с глубоким участием смотрел на молодого пруссака; он взял его за руку и медленно провёл в уголок салона, куда не достигал говор общества и где можно было вести дружескую беседу.

— Что с вами, мой друг? — спросил граф тем задушевным тоном, какой он иногда употреблял в разговоре. — Вас так редко видно, и ваше лицо выражает истинное и глубокое душевное страдание. Простите, что я навязываюсь вам со своим участием, но вы знаете, что я питаю к вам симпатию, несмотря на разницу в летах, и если мой совет, моё содействие…

Фон Грабенов поклонился, но лицо его не утратило прискорбного выражения.

— Благодарю вас, — прервал он графа, — за ваше дружеское расположение. Со мной ровно ничего не случилось, правда, мне нездоровится с некоторого времени. Кажется, я простудился немного…

Он попробовал улыбнуться, невольная дрожь охватила его тело, как в лихорадке.

Граф тихо положил руку на плечо молодому человеку.

— У вас серьёзное горе, — сказал он. — Старику, может быть, простительно быть несколько навязчивым — вы верите мне?

Фон Грабенов бросил на графа долгий взгляд и глубоко вздохнул.

— Кажется, у меня расстроены нервы, — сказал он, — я…

— Некоторое время тому назад я вас встретил на выставке, — продолжал граф Риверо, — вы были не один, дама…

— О, да, да, помню! — вскричал молодой человек с горькой улыбкой. — Золотое, прекрасное было тогда время.. оно прошло, — прошептал он, — прошло безвозвратно.

— Об этом именно вы и горюете, — сказал граф, пристально смотря в лицо молодому человеку, отражавшее его внутреннее волнение. — Я так и думал, в ваши лета каждая радость и каждая скорбь происходит от любви. Это чудное время иллюзии — впоследствии бывает иначе: другие мысли, другие стремления наполняют жизнь, меньше страдаешь тогда, но и меньше бываешь счастлив!

Взгляд графа увлажнился, с губ сорвался вздох.

— Другие мысли, другие стремления, — сказал фон Грабенов с бледной улыбкой, — когда они наступят?