Таким образом прелестная маркиза доказывала, что виной дурного тона в обществе, неправильного отношения, в каком находилось хорошее общество к полусвету, и всех происходящих оттого скверных последствий, виной сами женщины, не умеющие привлечь и приковать мужчин, не думающие о том, чтобы превзойти полусветских дам умом, прелестью, добродетелью и достоинством, а, напротив того, заботящиеся только о том, чтобы усвоить дурной тон, жалкие манеры, странные наряды и ещё более странные обычаи полусвета.

Время было послеобеденное.

Ещё не настал час собственно приёма — два салона, убранные со всевозможным вкусом и изяществом, примыкали к маленькому будуару хозяйки дома; у дверей в переднюю стояли лакеи да у дверей в салоны — камердинеры, готовые отворить их приезжающим гостям; всё дышало великосветским изяществом и какой-то непередаваемой атмосферой, что встречается только в знатных домах лучшего сорта.

Будуар, в котором сидела маркиза на козетке, освещался наполовину потухающим днём, наполовину лампой с зелёным колпаком; красивая головка маркизы, убранная вопреки моде простыми блестящими косами, покоилась на нежной, с синими жилками руке, выглядывавшей из широкого кружевного рукава. Платье из лёгкой летней материи с мелкими фиалками облекало её стройный стан и колыхалось от дыхания её груди.

С глубоким, наполовину любопытным, наполовину дружеским, выражением она смотрела на взволнованное лицо фон Венденштейна, который сидел напротив и вёл оживлённую беседу.

Он рассказал ей историю своего бегства из тюрьмы, и рассказ его, которому волнение придавало особенную прелесть, казалось, сильно интересовал Антонию.

Фон Венденштейн замолчал и с восхищением смотрел на молодую женщину, которая, по-видимому, слушала его с глубочайшим вниманием.

— Благодарю вас, — сказала маркиза, помолчав несколько секунд и произнося слова с невольным вздохом, — благодарю вас за рассказ и искренне радуюсь, что встретила вас сегодня в Булонском лесу и принудила разделить со мной одинокий мой обед. Вы были так любезны и так живо описали своё замечательное бегство, что я испытываю впечатление романа, не выдуманного, а истинного, и впечатление это тем сильнее, что я вижу перед собой героя рассказа.

Она долго и пристально посмотрела на него, как будто хотела припомнить весь его рассказ.

Молодой человек покраснел; взор его отуманился на минуту, он дрожащим голосом сказал:

— Бесконечно счастлив, маркиза, что мог развлечь вас своим рассказом, и ещё более счастлив тем, что вы приняли участие в моей личной судьбе.

— Иначе и не может быть, — сказала она медленно, не сводя глаз с молодого человека, — ваша личная судьба есть не что иное, как выражение современных событий, отражающихся на каждом человеке; судьба ваша тем более вызывает мою симпатию, что я вполне разделяю те принципы, за которые вы страдаете и терпите изгнание.