— Благодарю вас от всего сердца, — возразил фон Грабенов, — но должен ли я отказаться от надежды найти её след?

— Выслушайте меня, — сказал граф, — или ваша возлюбленная такова, какой вы считаете её, и в таком случае она находится под сильным влиянием и защитой, и вы никогда не найдёте её, по крайней мере, теперь, или же она обманула вас…

— Нет, — возразил фон Грабенов уверенно.

— Тогда, — продолжал граф, не обращая внимания на возражение, — вы, вероятно, не найдёте её, а если и найдёте, то лучше было бы не искать.

Фон-Грабенов колебался.

Граф долго и грустно смотрел на него.

— Имеете вы доверие ко мне? — спросил он потом. — И верите, что я имею некоторую опытность и небольшую власть над людьми и обстоятельствами?

— Да, — отвечал фон Грабенов, — я верю вам.

— В таком случае обещаю вам считать ваше дело своим собственным, — сказал граф. — Возвратитесь в отечество, но оставьте мне некоторые сведения, и я при первом удобном случае сообщу вам известия о судьбе вашей возлюбленной. Будьте уверены, что, имея обширные связи и сношения, я легче вас достигну результата, тем легче, что я буду спокоен и хладнокровен… Однако ж пойдёмте, — прибавил он, — мы будем продолжать свою беседу на улице, там никто не помешает нам.

Они вышли незаметно из салона.

Долго расхаживали они под руку по широкому тротуару бульвара Мальзерб и вели оживлённый разговор; когда же наконец стали прощаться, фон Грабенов сказал со слезами на глазах, но твёрдым голосом:

— Я вечно буду вам благодарен — вы дали мне силу и жизнь, через несколько дней я возвращусь на родину и спокойно и непреклонно вступлю в борьбу с житейским горем. Дай бог, чтобы вы когда-нибудь могли возвратить мне счастье!

— Прощайте! — сказал граф в глубоком волнении. — У вас есть друг, и Господу угодно, чтобы вы получили свою милую из моих рук!

Пожав руку молодому человеку, граф направился к шоссе д'Антен, между тем как фон Грабенов возвратился домой.

— У них чистые и невинные сердца, — прошептал граф, — они должны быть счастливы, если сумеют перенести разлуку и сохранить верность. Быть может, мне суждено составить счастье этих детей и умолить мрачную тень несчастной жертвы, принесённой этой дьявольской женщиной, которая, впрочем, была моим орудием.

* * *

При появлении остального общества фон Венденштейн вышел из салона маркизы Палланцони на свежий ночной воздух. Глаза его горели упоением, пульс сильно бился, мысли были в беспорядке. Вся прежняя его жизнь, столь однообразно спокойная, несмотря на потрясающие события последнего года, исчезла из его памяти под влиянием блестящих волн парижской жизни, охватившей молодого человека, и среди всего этого радужного блеска возникал образ женщины, очаровавшей его душу своей чудной красотой и увлекавшей его своим смелым, гордым духом. Правда, рядом с этой роскошной, очаровательной картиной являлся бледный нежный образ с ласковыми глазами, но это воспоминание тихого прошлого с его грёзами и надеждами терялось в упоительном настоящем.