Там, в Славянке, мы, оставшиеся одни, по-новому стали ощущать свою любовь, свою слитую жизнь[602]. Тяжело мне было в понедельник, на неделю, покидать Таню. Она провожала меня, спускаясь с холма, занятого парком Самойловой (знаешь красавицу, написанную Брюлловым, с девочкой-турчанкой). Между двумя холмами вилась речка — Славянка. Здесь мы прощались на мосту. Таня оставалась на мосту, а я поднимался на второй холм. Как-то она сказала мне слова из песни «Мы простимся на мосту». И вот сейчас мои товарищи по заключению играют в нашем бараке «Мой костер в тумане светит».

Помнишь, когда я слыхал последний раз эту песню. Это было весной 1937. Когда мы с тобой после прогулки с Лидой по герценовским местам Ст. Конюшенной слободы — сидели на крыше «Праги», и перед нами в огнях простиралась Москва. Увижу ли ее когда-нибудь. Увижу ли тебя, моя любимушка, моя утешительница. Темная ночь. Ревет ветер. Мчится мгновенный век, снится блаженный брег[603]. Твой Коля.

А я все не могу кончить письмо. Я прочел статью Новича об Огареве. Он совершенно за общими фразами не дал почувствовать этого необыкновенного человека. Может быть, мне, если бы я был на воле, удалось бы написать статью о нем[604]. Ты мне не ответила, передала ли ты в рукописный отдел Лит. Музея мою статью, которую я просил озаглавить «Думы Герцена о былом» (если есть два экземпляра). Или же этого делать не следует. Но прошу тебя поставить это заглавие на статье, я имею в виду ту, где я писал о борьбе Герцена с временем за прошлое. Сегодня я в письме, по выражению Огарева, ушел «в святую даль воспоминаний». Прости, если что-нибудь было тебе неприятно. Но мне в эту тревожную от вьюги ночь так захотелось просто, непосредственно, ничего не опасаясь побеседовать с тобою. Поймешь ведь ты меня? Ну, будет.

Сегодня мой начальник значительно облегчил мне работу, и я надеюсь, что все наладится. Посылка, как всегда, прекрасная. Ты ведь знаешь, что от нее исходят флюиды твоих забот обо мне. Пришли мне, пожалуйста, чайную ложку. Очень нужна. Старая недавно сломалась. Я получил залатанные сапоги. Они велики, с непривычки неудобны, но зато я мог сменить на них валенки, т. е. убрать их, т. к. весна скоро победит зиму. Сегодняшняя метель уже из последних.

Целую тебя много раз. Спокойной ночи, еще раз

твой Коля.

Пришли на конверты марки с видом Крыма.

24 марта 1939 г. Ст. Уссури

Моя дорогая, моя любимая Сонюшка, как я обрадован твоим письмом из твоего Затишья. Как в нем я узнаю мою прежнюю Соню, слышу в словах письма интонации ее голоса. Как на меня повеяло тишиной, покоем и миром и, главное, уютом, теплом жизни, ее ритмами. И мне еще раз хочется сказать тебе спасибо за то, что ты поехала.