Вчера во время служебного обхода производства наблюдал земляные работы и вспоминал прошлый год. Мне, конечно, было очень, очень тяжело, в особенности в периоды приступов малярии. Но сейчас мне кажется, если бы я попал на общие работы, мне было бы уже легче, если не физически, то психически. Теперь я бы понимал гораздо больше и, прежде всего, знал бы, что в большинстве случаев адм. тех персонал понимал бы, что мне тяжело, и не осуждал бы за малую выработку. Я бы не так смущался из‐за своей слабости. Все неведомое пугает. Вспоминал, как тогда было одно желание — лечь и закрыть глаза — и чтобы было тихо. А теперь неудовлетворенных желаний стало больше, и от этого на душе часто бывает еще тяжелее.

Вчера стоял на мосту. Широкие воды. Холмистые берега — синие сопки вдали — все уже так знакомо. Но вот волною ветра донесло запахи распускающейся зелени. На том берегу — в садах — белые цветы — не яблони ли? По воде плыла ветка черемухи. Ее обронил кто-то на плоту. Стрижи низко спускались и кружили вокруг устоев моста. Они здесь другие. Спина и крылья — черно-синие — сверкающие на солнце — а между спиной и хвостом широкая оранжевая полоса.

Как они свободны в своем полете! А воды подо мной — шумят, омывая ледорезы. Вспоминается Блок.

К нам прибыл новый этап. Оказалось, из Хибин, Апатитов (откуда-то из тех мест). Это не говорит в пользу доказательства широкого пересмотра дел. Ну, отдельные дела разбираются. Вчера освободился еще один обвиненный вместе с нами. У него до этапа была еще судимость.

Состав нашей колонны совсем изменился. Женщин почти не осталось. Они производят такое тяжелое впечатление. Мужчины относятся к ним с гадливостью и вместе с тем добиваются непристойным ухаживанием их ласок. А я им говорю — «Вы находите этих женщин отвратительными, но неужели Вы не понимаете, что это Ваше изделие, что они созданы по образу и подобию вашей похоти». Одна из таких у меня недавно попросила луковиц и сухариков, я ей дал. Она, вероятно, думала, что с моей стороны последует то, к чему она привыкла. Прождав некоторое время, она, встретив меня во дворе, — обняла меня. А я испугался, что не сумею скрыть своего отвращения. А вместе с тем мне было ее жалко, и я, как мужчина, чувствовал свою вину перед ней, не личную — а вину моего пола. Да, это так хорошо, что их осталось всего 5 и 3 из них вполне еще сохранили человеческий облик.

Не сердись, что я опять затронул эту тему, но мне больно, больно от этой всей грязи. Я привык спать на досках без матраца и тюфяка, но ко всему связанному с матерщиной привыкнуть не могу и не хочу.