5) И, наконец, последнее — я писал о возможности возрождения любви где-то в перспективе. Может быть, это место моего письма ввело тебя в заблуждение. Но разве хорошо, возобновляя совместную жизнь, возобновлять ее с уверенностью, что любовь исключена навсегда. Можешь ли ты сомневаться в том, что я не мыслю брака без любви. Но мне было бы очень тяжело думать, что вы (если это вообще возможно) возобновили совместную жизнь — исключаете всякую возможность когда-либо опять полюбить друг друга. Давно ли ты читал «Семейное счастье» Л. Толстого. Помнишь, как там — муж, горячо любящий жену, разочаровывается в ней, как началось отчуждение, молчание. И потом как по-новому они вернулись друг к другу.

Конечно, может быть, я неправ и это для вас уже невозможно. Но какой же я в данном случае подавал «совет со стороны»? Не могу же я советовать вам вновь полюбить друг друга. Меня только очень гнетет мысль, что твой брак (по поводу которого я так радовался) оказался так неудачен, гнетет мысль и о твоих страданиях отца. Гнетет и сознание полного бессилия помочь. Не знаю, помог ли я этим письмом разобраться тебе в моих мыслях. На этом кончаю.

Все это время я жил очень напряженно. Выступление в Доме Архитектора стоило мне много волнений и большого подготовительного труда. Качалов меня принял очень хорошо, но он не выступал — он заболел тяжело, так что боятся за исход. Его заменил Журавлев[893], очень хороший чтец. Заболела и балерина Семенова, ее заменила другая, как мне сказали — «восходящая звезда», но фамилии ее я не запомнил. Романсы пела Дорлиак[894], а играла Неменова-Лунц. Лекция моя прошла хорошо. Так же удачно прошел утренник Достоевского. И по поводу моего доклада мне сказали, что были «счастливы за меня».

Выступал я еще на Пушкинском вечере в доме пионера и в Московском областном музее («Подмосковная вольная поэзия»). Все сошло хорошо, но сейчас чувствую себя усталым. В нашем музее годовой отчет, заседания, проверка работ и т. д. и т. д. Приятно, что скоро выйдут «Пригороды»[895].

Ты все спрашиваешь о «докторстве». Я тогда же отказался от возбуждения ходатайства. (Один из не очень многих умных моих поступков.) Теперь я беру тему «Пейзаж в художественной прозе 30–40 годов и его генезис». Если эту тему не утвердят, то писать другой не буду. Ты еще спрашиваешь о медали — это «За оборону Москвы» (за лекции в действующей армии на тему «Москва»)[896]. Ну вот, кажется, на все ответил. Сейчас лягу и буду читать Вельтмана[897]. Софья Александровна на концерте.

Обнимаю тебя.

Твой НА.