– О боже! – Сердце Бетти стучало, лицо похолодело. Ей хотелось прикоснуться к Гарольду, но она не решилась. Боялась, что на них будут смотреть, бросать косые взгляды. – Гарольд, мне так жаль!

Он кивнул, не поднимая глаз.

– Ты вовсе не обязан рассказывать все. Прости! Мне очень жаль, что это с тобой случилось. Война была ужасная, несправедливая…

– Да уж. – Он вздохнул, и Бетти поморщилась, осознав, насколько банально прозвучали ее слова. – Я пролежал десять месяцев в японском госпитале. Мало что помню – было много операций, пересадок кожи. Врачам пришлось отрезать три пальца, хотели даже ногу ампутировать, но мне повезло. Если бы я не был молод и крепок… – Гарольд покачал головой. – Все могло закончиться гораздо хуже. Другие солдаты в госпитале лишились кто руки, кто ноги. У одного обгорела до кости половина лица.

– Ах, Гарольд! – Желудок у Бетти сжался. Ее охватила огромная бессильная ярость к войне, к политикам, пославшим столько юношей на бойню.

– Я немного оклемался и вернулся в Джорджию, в Форт-Гордон.

– Почему не домой?

– Отец сказал, что армия сделает из меня человека. Я очень долго злился. Решил пожить от него подальше. У меня ведь диплом по экономике. Дождался увольнения и устроился в Первый национальный банк Юга. – Гарольд поднял взгляд и с трудом улыбнулся Бетти. – И вот я услышал про девушку, которая делает лучшие консервированные персики на фермерском рынке. Про девушку из Детройта! И когда я узнал, что ей нужен кредит, то устроил так, чтобы она попала ко мне.

Щеки Бетти порозовели. Ей снова захотелось к нему прикоснуться, но она сдержалась и тихо назвала его по имени.

После этого каждую субботу Гарольд приезжал вечером к ней домой – всегда в наглаженной рубашке, иногда в пиджаке и галстуке – и с маленьким подарком: с цветами, с коробкой конфет, с новым альбомом Ареты Франклин или Стиви Уандера, а на день рождения подарил ей набор инкрустированных перламутром расчесок. Он водил ее в кино, причем билеты покупал сам, и на концерты под открытым небом в Чембли. Они ели пиццу и пили пиво, играли в «Знаешь ли ты?» и «Помнишь ли ты?», и Бетти понимала, насколько мало общего между ее школьными знакомыми и друзьями Гарольда или между местами, где она ела, танцевала и ездила, и местами, где бывал он. Словно город под городом или два разных города бок о бок, невидимые друг для друга.

Их точкой пересечения стала музыка. Оба выросли под песни в стиле мотаун, под музыку чернокожих исполнителей. Гарольд помнил слова всех песен, и Бетти часто просила его что-нибудь спеть. Они болтали и смеялись, однако Гарольд никогда к ней не прикасался. Бетти смущалась, тревожилась, краснела и задыхалась, постоянно чувствуя, что упускает нечто важное – словно потеряла ключи или кошелек, роется в комнате или переворачивает сумочку вверх тормашками и не может найти. Гарольд ей нравился больше всех мужчин, кого она встречала после Девона Брейди. Ей нравилась его терпеливость, его твердость, его запах. Ей нравилась его гладкая кожа, его большие руки с аккуратно подстриженными квадратными ногтями. А как слаженно он подпевал почти любой песне по радио, отбивая ритм на руле!.. Увы, Бетти не могла понять, нравится ли ему она. Есть ли у них будущее? Хочет ли Гарольд быть с ней?