– Почему? Вы серьезно?

– Просто не говорите.

– Нет такого закона… – начал было Клод.

– Есть, – сообщил ему Дювалье. – И вы можете сесть в тюрьму.

– Я тюрьмы не боюсь.

– Зато я боюсь, – сказал Дювалье. – Я видел, что это такое. На вашем месте, да и на месте любого я бы боялся тюрьмы. Вы любите поесть? Тогда бойтесь тюрьмы.

Когда детективы уходили, Дювалье оглянулся и спросил:

– Какой еще Шимански? Шимански, который промышленник? Это что же, его дом?

* * *

Даже в свои годы Амина Белкасем была поразительно хороша собой, и лицо ее так и светилось добротой и любовью. С тем же захватывающим дух одержимым трепетом, с каким Жюль бродил возле дома Элоди, Амина снова шла по Пассажу Ливри к укромной маленькой площади, где ей открылось, что за те несколько минут, что Жюль водил ее по своему кабинету, и даже еще раньше, – с первого взгляда она влюбилась в него без памяти.

В почти подростковых бредовых грезах ей мерещились свадьба, счастье, довольство. Но она прожила долгую жизнь и знала, что нельзя бежать вприпрыжку, надо делать по одному осторожному шажку за раз. Если он встретит ее в своем привычном месте, все станет очевидным, но и чуточку небесспорным. Она надеялась: если у него на уме то же, что и у нее, то он придет туда в то же самое время, что и вчера. Поэтому она села за столик и, когда подошел старик-хозяин, заказала чая. Когда тот принес ей чай, Амина развернула газету и сидела, глядя сквозь страницы. Перед глазами ее проплывали воспоминания.

Из-за того, что отец был мусульманином, а мама – из колонов, оба семейства, если не считать немногих тайных и полных слез визитов обеих бабушек, навсегда отреклись от своих детей. Родившись в Алжире, родители Амины тем не менее встретились в Париже во время войны. Ни тогда, ни после для них не имело значения, что он мусульманин, а она католичка. Им очень тяжко жилось в Алжире, но вскоре, Амине в ту пору было лет семь или восемь, началась война, и семье пришлось бежать из страны. Во Франции жизнь оказалась не легче. На отца нападали на улице, Амину оплевывали в школе. Ее единственными друзьями были книги, отчасти поэтому она неизменно оставалась первой в классе. Но когда она подросла, выяснилось, что уже недостаточно быть одинокой и первой. Ей нужно было что-то любить, независимо и отдельно от родителей. Для этого она выбрала неточные, но пылкие воспоминания, в которых эмоции и удовольствия детства были сосредоточены в красках и ощущениях.

– Я могу принести вам зонт, или пересядьте в тень, если хотите, – сказал ей старик-хозяин.

Она сидела на самом солнцепеке, и даже изнутри кафе он видел, что руки ее покрылись сотнями сверкающих капелек, а чистая белая блузка начала льнуть к ее телу и просвечивать.