История ли тому виной, обстоятельства его жизни или его собственная натура, но, как и многие, он прожил всю жизнь, не умея радоваться жизни. Это была плохая услуга Жаклин и Катрин и всем, кого он знал, и к тому же еще одна причина сожалеть, что его не убили в детстве. Но теперь, в последний свой час, он наконец-то был счастлив жить и не боялся умереть.

Париж на востоке скрылся в тумане зноя и белого света. Солнце висело прямо над городом, и на него было почти невозможно взглянуть. Но Жюль знал, что в зените его лучи озарят каждую дверь, каждое окно, каждый позолоченный флёр-де-лис[68], изваяет их в трех измерениях, добавит глубины тенью, расцвечивая и выделяя каждую деталь. Хотя ни один самолет не полосовал синеву, Жюль явственно слышал гудение пропеллера, как в юности, когда этот звук не казался отголоском старины, а просто задавал нужный тон летнему утру или полудню. Он тосковал по маме, по отцу, Жаклин, Катрин, Люку, Элоди, Амине – даже по Амине, последней своей любви. И он действительно ее любил. Он старался поступать правильно с каждым из них, но не смог. Потоки прожитых лет смыли все, кроме любви и совести, только они остались нетронутыми и сверкали на поверхности. Париж начал проявляться, когда солнце стало клониться к западу. Он решил, что, как только почувствует дуновение ветерка, начнет бежать.

* * *

Арно и Дювалье думали, что выехали из комиссариата в Пасси достаточно рано и застанут Жюля дома. Они решили, что между сменами в участке будет поспокойнее, но это была пятница, да еще и август, смены переставили, в комиссариате было не протолкнуться, и улица напротив кишела полицейскими в форме, сновавшими туда-сюда. И потом, когда Арно и Дювалье выехали в западном направлении, дорога оказалась так запружена, что они застряли в туннеле, гулком от сигналов и дымном от выхлопов.

– Все уезжают из Парижа, потому что сегодня пятница, – возмущался Арно. – Почему бы им не выехать в четверг вечером? Какая им разница?

Он был весь на взводе.

– Многие не любят вести машину в темноте, – ответил Дювалье. – Особенно старики, у которых к тому же и зрение уже не очень. Я слыхал, кстати, что и нюх притупляется к старости.

– Так ехали бы в четверг утром. Они все равно на пенсии.

– Вот ты им об этом и скажи. В следующий раз выйдет Олланд речь толкать, а ты его отпихни в сторону и прикажи старикам уезжать на отдых в четверг утром. Если можно Муссолини и Путину, то почему тебе нельзя?

Поток машин потихоньку тронулся, и, поскольку Сен-Жермен-ан-Ле был неподалеку, вскоре они уже барабанили в ворота Шимански. Клод в это время находился на южной стороне сада и занимался любимым делом – высаживал цветы, руки у него были по локоть в супеси, и это была самая лучшая супесь, потому что миллиардеры могут позволить себе почву высочайшего качества – легкую, но идеально плотную, консистенции шоколадного пирога и цвета темной английской сыромятной кожи. Цветы, высаженные в такую почву, прямо-таки взрывались в воздухе, что твой фейерверк. Совершенство правильно высаженного и тщательно ухоженного сада явственно дает понять, что жизнь не напрасна. Поэтому Клод сказал, заслышав стук: