Не спеша, из дворика трёхэтажного здания вышел паренёк. Чем ближе он приближался, тем больше Сашка убеждался, что видит брата. А тот, не дойдя метров пятнадцать, остановился и, растерянно улыбаясь, спросил:

– Сашка, ты?

Оба почувствовали себя неловко. Пауза затянулась. Брат был выше Сашки на голову. Красивое, как у девчонки, лицо, на щеках румянец, видимо, от волнения. Выглядел он франтом: красный, с ворсом, шарф окружал его шею и свисал на новое осеннее пальто, небрежно распахнутое. Наконец Вовка опомнился и, взяв брата за локоть, потащил к дому. А Сашка невольно подумал, что хоть его брату досталась нормальная жизнь. Думая так, он всеми силами подавлял в душе обиду, внушая себе, что брат тут не причём, ему просто повезло. Вовка толкнул дверь и радостно крикнул:

– Смотри, мамочка, Саша прибыл!

«Только без слёз, – подумал Сашка. – Ничего я ей не простил…» В прихожей запахло нафталином; белая, как мраморная, дверь, ведущая в комнату, открылась, появилась мамочка. Стукнув ладошками себя по выпуклой груди, она скрестила пальцы и хрустнула ими. Из груди её вырвался то ли вздох, то ли вопль.

– Саша, Саша! – позвала мужа она. – Посмотри, какой обормот к нам прибыл. Боже мой! – застонала. – Дура мать тебя прислала? – выпучила она на Сашку глаза.

Переминаясь с ноги на ногу, Сашка не мог найти слов для ответа. А она смотрела на него змеёй. Сашка уже хотел было удалиться, ударив дверью, но из зала раздался голос:

– Что ты так, Ксеня; ничего страшного не случилось. В конце концов, это же твой ребёнок.

Она ушла в кухню и там, слышно было, чиркнула спичкой – закурила. Брат помог снять с Сашки одежду. Снова вошла мать.

– Куда вешаешь грязные тряпки? – простонала она.

Сашке снова захотелось уйти. Вспомнил, что мамочка отказалась от него, и из-за этого он перенёс столько. Но сдержался. Помыл руки; и ему разрешили пройти в кухню и сесть за стол. Ксения со страхом поглядывала на наколки на его руках. На левой кисти красовалось пронзенное стрелой сердце, на правой руке был якорь. Еда на столе – гороховая похлёбка и тонкие ломтики хлеба. Сашка без аппетита жевал, ёжась от взгляда мамочки. Вовка весело поглядывал на брата. Вдруг Ксения крикнула мужу:

– Саша, а давай купим билет ему, пусть сегодня же отправляется. Зачем нам этот нахлебник?

– Брось, в конце концов! – ответ был явно резкий.

Ещё не видя отчима в глаза, Сашка почувствовал теплоту к нему, хоть и пожалел, что тот не согласился купить билет, потому что понял, какая «весёлая» жизнь ожидает его.

38

38

Братья обычно прогуливались по проспекту Карла Маркса. Сашка – бывший беспризорник, брат – одетый с иголочки комсомолец. Их сопровождал аромат увядающих листьев, а ещё сыпались с деревьев зрелые семена и разбивались о мостовую, извергая кислый запах. Братья подружились, но слишком откровенных разговоров не получалось: Сашка не смог бы рассказать ему про свои злоключения без интонации обиды на судьбу. Отчим Сашке понравился. Когда он случайно сталкивался с ним в кухне или в коридоре, тот обычно трепал его за волосы, а как-то сказал, что пусть не боится он своей мамочки: «она ничего серьёзного не предпримет, только побесится, но ей скоро надоест это». Он ходил в военной форме, которая нескладно висела на нём. На лицо моложавый, был он сутул. И закореневшую грусть таил в складках лба и морщинах лица. Он часто приходил под хмельком, улыбался виновато, невнятно объяснял что-то и, не надоедая никому, заваливался спать. Мамочкина ругань тогда слышна была до ночи. Сашке добротой и безволием он напомнил Скачкова.