– По-моему, он унаследовал от нас черт знает что!

Вдруг Селена выпрямилась.

– Эй, – прошептала она, – он уснул.

– Слава богу! Забери его у меня.

– Еще чего! Он же в кои-то веки успокоился, после того как весь день с ума сходил.

Джордан сердито посмотрел на Селену и сел в кресло напротив нее, не выпуская сына из рук.

– Он такой не один.

– Мы опять говорим о твоем деле? А то, если честно, Джордан, я так вымоталась, что не успеваю следить за сменой тем. Особенно если ты говоришь намеками.

– Я просто не понимаю, почему она не взяла самоотвод. Ей напомнили о дочери, а она это проигнорировала. И, что еще удивительнее, Ливен тоже.

Селена, зевнув, встала:

– Дареному коню в зубы не смотрят, мой милый. Судья Кормье для тебя лучше, чем Вагнер.

– И все-таки что-то не дает мне покоя.

– Может, небольшие опрелости? – снисходительно улыбнулась Селена.

– Даже если девчонка сейчас ничего не помнит, то может вспомнить потом. И каким же образом Кормье собирается оставаться беспристрастной, зная, что мой подзащитный застрелил парня ее дочки, а та стояла рядом и все видела?

– Ну подай прошение о том, чтобы Кормье отстранили, – предложила Селена. – Или подожди, пока это сделает Диана. – (Джордан молча поднял на жену глаза.) – На твоем месте я бы держала рот на замке, – добавила она.

Он протянул руку и схватил ее за пояс, так что халат развязался.

– Когда это я молчал?

– Все однажды бывает в первый раз, – рассмеялась Селена.

На каждом этаже изолятора строгого режима было по четыре камеры размером шесть футов на восемь с койкой и унитазом. Питеру потребовалось три дня, чтобы привыкнуть без боли в животе испражняться при надзирателях, расхаживающих по коридору. Зато теперь он, наверное, умел ходить в туалет по команде, и это свидетельствовало о том, что он адаптировался.