– И что?

– Солнышко, перестань. Я знаю, что ты понаделал ошибок, но ты – не плохой человек.

– У тебя нет представления о том, сколько я совершил ошибок.

– Разумеется, нет. Никто из родителей не в курсе того, на что способны их дети. Все мы не святые. Но просто делаем, что можем.

Мамины слова звучали в моей голове всю ночь. Я взял открытку Синтии в свою комнату и прочитал ее еще несколько раз. Может, миссис Мерфи не хотела, чтобы правда вышла наружу. Может, она не хотела вспоминать о фейковых имейлах, как и я.

Когда закончился календарный год, я начал думать, а не суждено ли моей тайне так и остаться тайной. После осени пришла зима, и с нервами у меня стало лучше. Я продолжал беспокоиться о будущем, но в то же время приспособился к другой норме. Не было дня, когда я не думал бы о боли, которую причинил. Я не считал, что заслужил то, чтобы забыть обо всем. И даже если бы считал, это все равно было бы невозможно. Слишком многое напоминало мне о том ежедневно. Особенно Зо.

* * *

Когда я думал о ней, то по первости моим желанием было стать невидимкой. Я старался не существовать, чтобы ей не приходилось видеть меня и не испытывать боли и дискомфорта. Я избегал смотреть ей в глаза, ходил не по тем коридорам, по которым ходила она, низко опускал голову и весь съеживался. Все это было противно тому, чего хотело мое сердце.

Я мечтал подойти к ней и поговорить. Через какое-то время я постепенно перестал прятаться, разрешая себе быть увиденным ею и смотреть на нее. Я ждал какого-то знака, намека, что мне позволено подойти к ней, едва различимого приглашения сделать это, но так и не дождался и потому соблюдал дистанцию.

Зо не было рядом, но я все равно видел ее. Когда мимо проезжала машина, похожая на ее голубое «Вольво». Когда слушал некоторые песни. Когда мне на глаза попадалась моя детская фотография, висящая в коридоре. Когда взгляд останавливался на чьих-то поношенных конверсах. Когда я наткнулся на интервью со знаменитой актрисой, ее тезкой.

Это была одна из самых трудных составляющих моей жизни. Я не знал, кому что известно, и не мог спросить. Это казалось слишком рискованным. Если мои ровесники смотрели на меня, то кого они видели? Лжеца и мошенника? Или же воспринимали все случившееся как типичную школьную историю о взлете и падении? Или вообще не замечали меня? Я снова стал хм? Я отставал от жизни в куда большей степени, чем в начале учебного года. И чувствовал себя куда более одиноким, чем прежде. Наступил и остался позади Хеллоуин, и вместо того, чтобы надеть какой-нибудь костюм в пару костюму Зо, я провел праздник у себя в комнате (без такового костюма), как и все прошлые Хеллоуины, начиная с детства. Будучи наивным мальчиком, я гораздо легче переносил одиночество, потому что не знал, что это такое – любить и быть любимым. А сейчас знаю.