– Маркиз, вы клевещете на моего ближайшего родственника!

– Ваше величество, даю голову на отсечение, что тут замешаны предательство и обман. Филли подслушала беседу лэрдов сегодня ночью…

– И что же услыхала она?

– Она не может ни говорить, ни писать, но просила меня предостеречь вас!

– А что посоветуете вы мне? – сказала королева, устремив на Боскозеля испытующий взор.

– Не ходите к обедне! Потребуйте, чтобы лэрды очистили дворец от черни, или пошлите меня вниз, чтобы я спросил от вашего имени собравшийся народ, что побудило его к такому непочтительному поведению. Прозакладываю свою голову, что этот мнимый мятеж лопнет, как мыльный пузырь, едва только вы станете доискиваться его причины, вместо того чтобы – как ожидают лэрды – искать у них помощи.

– Маркиз, – улыбнулась Мария Стюарт, – я последую отчасти вашему совету. Мне неудобно избрать вас посредником, так как вы показали вчера, что любите прибегать к крайним мерам, не сообразуясь с моею волею. Но я не стану просить, как вы того опасаетесь, а прикажу и надеюсь, что вы вскоре убедитесь в своем заблуждении и тогда постараетесь приобрести дружбу лэрда Стюарта. Он ближе всех ко мне в здешнем королевстве. Вот он идет; послушайте сами!

Боскозель покраснел; строгость королевы поразила его, как горькая насмешка, и он ликовал в душе, что речи Стюарта тотчас разочаруют Марию.

Лэрд явился с мрачным видом, точно хотел возвестить беду, но едва заметил Боскозеля, как его мина внезапно переменилась и, к удивлению, на его лице появилась торжествующая улыбка.

– Лэрд Джеймс, – начала королева, – что значит этот дикий шум в нашем дворце? Разве нет стражи, чтобы водворить порядок среди черни?

– Государыня и дорогая сестра, – ответил Стюарт с низким поклоном, – я вижу, что вы уже уведомлены о происшедшем; я принес бы это уведомление сам, если бы считал пристойным приближаться к спальным покоям шотландской королевы.

– Лэрд Джеймс, – краснея возразила Мария, – необычайность происшествия могла бы послужить извинением усердию, которое пренебрегло правилами этикета. Где принимает королева, там – уже аудиенц-зал. Перейдем, однако, к делу. Чего хочет чернь?

– Ваше величество, это не чернь, а граждане Эдинбурга, которые не могут допустить, чтобы в королевском замке смеялись над законом. Католическое богослужение запрещено в стране, и Джон Нокс взывал вчера с кафедры, что он скорее согласится увидать десятитысячную неприятельскую армию в пределах Шотландии, чем потерпит совершение одной обедни. Народ ропщет; на улицах кричат, что не дозволят восстановления идолопоклонства. Народ, ваше величество, разгорячился до такой степени именно из-за боязни, что правительница-католичка пустит в ход все средства, чтобы ввести опять изгнанную веру. Он успокоился бы, если бы получил гарантии…