– Вы не знаете королевы, Кингтон, – возразил Дэдлей, – она благодаря своей подозрительности чрезвычайно наблюдательна, и от нее не скроешь лжи. Мне кажется, что лучше сказать ей всю правду. Она сначала рассвирепеет, но, когда гнев остынет, она успокоится и поймет, что, мстя мне за мою вину, она прежде всего компрометирует себя.

– Королева передаст ваше дело в палату пэров, где вас будут судить как соблазнителя женщины, – заметил Кингтон. – Вы оскорбили королеву, добиваясь ее руки, уже будучи женатым. Такой обман по отношению к ее величеству сочтется большим преступлением, и вас могут присудить даже к смертной казни. Не забудьте, что главным вашим обвинителем и вместе с тем судьей является оскорбленная женщина.

– К тому же беспощадная в своей ревности! – прибавил Дэдлей. – Да, я поступил как безумный! Все же я предпочитаю потерпеть какое угодно наказание, чем продолжать существовать в постоянном страхе.

Кингтон не переставал горячо убеждать своего господина в том, что надежда еще не потеряна, что он не должен допускать торжество Сэррея, который нарушил данное ему слово.

– Отвергайте все, что он будет говорить, – советовал верный слуга, – раз он изменил вам, то и с ним следует бороться его же оружием. Неужели вы согласны погибнуть, для того, чтобы Сэррей явился утешителем вашей вдовы?

Дэдлей наконец согласился с доводами Кингтона, и у него явилась даже надежда, что он может выйти победителем из этого критического положения.

В зал вошел лорд Сэррей. Он был в скромном костюме и высоких сапогах из оленьей кожи, придававших ему скорее вид воина, отправляющегося на войну, чем кавалера, собирающегося провести время в обществе дам. Может быть, предстоящая ему опасность заставила Сэррея позабыть о своем туалете, а может быть, он думал, что, являясь к королеве в качестве обвиненного лица, было бы некстати надеть на себя поданное платье.

Как бы то ни было, но костюм Сэррея произвел очень неприятное впечатление на королеву, которая, подобно многим женщинам, обращала большое внимание на внешность. Она не требовала от Сэррея дорогого одеяния, но то обстоятельство, что он не потрудился надеть придворный костюм, а явился к ней в парадном платье, заставило Елизавету обвинить Сэррея в недостатке уважения к ней. К невыгодному впечатлению, произведенному внешностью Сэррея, примешивалось еще и чувство неприязни к нему за то что он, несмотря на все благодеяния, оказанные ему Елизаветой, был на стороне Марии Стюарт. К довершению всего английская королева обладала необыкновенно тонким обонянием и не переносила запаха кожи, а потому сапоги Сэррея в особенности прогневали ее.