– Ваше величество, – возразил Лейстер с горькой, почти соболезнующей улыбкой, – какой одинокой вы должны чувствовать себя, если такое позорное подозрение беспокоит вас! Провидение дало вам чудный образ женщины-королевы, но лишило вас сердца. Если бы у вас было настоящее женское чувство, оно подсказало бы вам, что подобное недоверие оскорбительно прежде всего для вас.

– Но вы что-то скрываете, Дэдлей! – воскликнула Елизавета. – Почему вы боитесь взглянуть на меня и потупились? Ведь я не сплю и пока еще не сошла с ума. Разве вы не говорили мне, что считаете невозможным для себя защищать Сэррея?

– Да, ваше величество, говорил и не мог сказать ничего другого. Разве обвинитель может защищать обвиняемого? Ведь вам, вероятно, известно, что жалоба на лорда Сэррея послана из Лейстерского графства. Я не мог лично выступить против лорда Сэррея ввиду того, что он был когда-то моим другом, но я отдал приказ, чтобы за ним тщательно следили, и просил, чтобы вам, ваше величество, дали подписать декрет о том, чтобы Сэррея арестовали, если он осмелится снова показаться в моих владениях.

Королева была сконфужена; этот неожиданный оборот дела заставил ее сердце затрепетать от радости.

– А можете вы доказать мне это, Дэдлей? – прошептала она растроганным голосом и бросила на Лейстера нежный взгляд, как бы извиняясь за высказанное подозрение.

– Лорд Бэрлей может удостоверить мои слова, – ответил Лейстер. – Я приказал своему шталмейстеру следить за лордом Сэрреем, а тот обратился к лейстерскому судье с просьбой арестовать лорда в случае его появления в моем графстве; судья же, в свою очередь, просил полномочия на этот счет у лорда Бэрлея. Моя вина состоит в том, что я не задержал сам Сэррея, а помешал лишь его планам. Я ограничился этим только потому, что считал попытки Сэррея совершенно бесплодными. В моем графстве имеются лишь верноподданные вашего величества, преданные слуги королевы Елизаветы.

Всю эту тираду Дэдлей произнес с видом оскорбленного достоинства. Казалось, что он не заметил или умышленно не хотел заметить нежный, ободряющий взгляд королевы. Елизавета почувствовала, что обязана дать ему удовлетворение, и от большой радости, что ее мрачные предположения оказались совершенно несправедливыми, ей хотелось, чтобы требования Дэдлея были очень смелы. Она ласково охватила рукой его шею и, любовно проведя рукой по его волосам, прошептала:

– Простите мне, Дэдлей! Я чувствую, что была глубоко несправедлива к вам.

– Мне нечего прощать вам, ваше величество, – сдержанно ответил Лейстер, – вы не виноваты, что у вас являются подозрения, раз нет достаточной веры ко мне. Разве ваша вина в том, что сердце в вашей груди сделано из мрамора? Оно не может любить, оно соткано из одних сомнений. Если бы в вашем сердце была хоть одна искра той пламенной страсти, которая пожирает меня, вы никогда-никогда не усомнились бы в моем чувстве к вам. Но вы холодны как камень; жаркие лучи солнца лишь достигают поверхности вашего сердца, но внутри оно проникнуто ледяным холодом и никогда не забьется чувством любви.