– Ваша речь дерзка и заслуживала бы смерти, если бы я усомнилась в том, что ваши слова относятся только к женщине. Я пригласила вас сюда, чтобы задать вам серьезный вопрос. Я никогда не забываю тех, кто выказал мне свою преданность в то время, когда я подвергалась преследованию. Скажите, не было ли у вас друга, сражавшегося вместе с вами в то время, когда Мария, королева Англии, отняла скипетр, предназначенный для Варвиков?

– Да, у меня был друг.

– Его имя – лорд Сэррей; это брат несчастного поэта Генри Сэррея. Я возвратила ему владения его родственников; у меня было намерение благодеянием примирить тех, которые подверглись строгой каре моего отца. Благодарен ли мне этот лорд Сэррей за такую незаслуженную милость? Вы должны это знать, так как он – ваш друг и приводил вас ко двору в Голируде.

При этих словах Елизавета пристально посмотрела в глаза Лейстера, как бы желая пронизать его насквозь. В глубине души он благодарил Кингтона, давшего ему возможность ответить удовлетворительно; он предугадывал, в чем подозревала его королева. Сознание возможности рассеять ее подозрения придало ему уверенность и решимость использовать положение, доказав ее подозрительному сердцу, что ей же придется раскаяться в своей подозрительности.

– Ваше величество, – ответил Лейстер, – когда человек любит, он мало дорожит дружбой; с того момента, как я увидел вас и ваша улыбка очаровала меня, я стал рабом ваших желаний. Сэррей будет моим другом, если вы того потребуете, но может и не быть им, если вы не захотите того.

– Это уловка! Я испытываю преданность моих приближенных по тому, готовы ли они ради моих интересов жертвовать личными отношениями.

– Для того, кто предложил вам свою жизнь и кто, по вашему желанию, подвергся насмешкам в Голируде, нет никакой слишком большой жертвы; он готов на все, лишь бы заслужить ваше благорасположение. Если вы не имеете доверия ко мне, то вы не правы.

– Лорд Сэррей подвергся подозрению в том, что оказывает шотландской королеве услуги, признаваемые враждебными интересам Англии. Я ждала, чтобы вы оправдали его раньше, чем я приму меры.

– Я не могу защитить его, а потому я и покинул Лондон на короткое время, – ответил Лейстер.

– Вы не можете потому, что несете часть его вины; ведь вы являетесь укрывателем его преступления!

Лейстер потупился, и Елизавета приняла его молчание за признание вины. Кровь бросилась ей в голову; она вся дрожала от злобы и унижения; ее кулаки сжались, и, казалось, она употребляла усилие, чтобы не ударить его по лицу.

– Так, значит, вы – лицемер и изменник! Вы не осмеливаетесь взглянуть на меня и, клянусь Богом, если вы даже станете валяться у моих ног, вам не будет помилования. Говорите, презренный, говорите! – проскрежетала она, изумляясь все же спокойствию Дэдлея. – У вас ловкий язык. Говорите! Докажите, как вы умеете прикрывать свои проделки. Ну, что же, говорите! Или вы ждете, чтобы щипцами вам открыли рот?.. Неужели я недостойна даже лжи?