Она громко завыла от досады и отчаяния.
Едва не сорвались с уст Володаря слова упрёков в том, как бросила их, малых, мать на Волыни, а сама ускакала козой в свою Угрию. Молодая была, красивая, недолго траур носила по их отцу, следующим же летом замуж за хорватского короля выскочила. А им троим выпала участь изгойствовать без малого два десятка лет.
Сдержался, смолчал, только желваки заходили по скулам.
— В Теребовлю отъеду! Васильку более нужна, чем тебе, блудодею! Одно скажу: отольются тебе материны слёзы! И блуднице твоей такожде!
Ушла Ланка, тяжело дыша от волнения, захлопнула за собой дубовую дверь, понесли резвые кони возок её по дороге на восток. Вослед княгине-матери ускакал в Теребовлю скорый гонец. Воеводе Верену приказано было позаботиться о старой княгине.
...Маленький Владимирко, полненький, круглолицый, со светлыми волосами, размахивал на дворе игрушечной деревянной сабелькой. Володарь подхватил мальчика, усадил себе на колени, молвил серьёзно:
— Вот, сынок, невесту я для тебя сыскал. Добрая невеста. Дочь короля угров.
— Отче, ты ведь сего круля побил? — удивлённо спросил малыш. — Что ж то за невеста такая битая?
— Побил? Да, побил. Но после, сыне, помирился я с крулём. Лиха былого оба мы не помним.
— Стало быть, не до конца ты его побил, коли так.
«Смышлёный растёт парнишка. Это хорошо. Князь будущий», — пронеслось у Ростиславича в голове.
— Верно, не до конца, — согласно кивнув, ответил он ребёнку.
Володарь не сразу заметил, что на крыльце стоят княгиня Анна и мамка княжича. Обе женщины слышали разговор отца с сыном. Давеча семья княжеская воротилась из Тустани. Когда же ночью явился Володарь в бабинец, жена отвернулась от него и, указав на дверь, возмущённо топнула ногой.
— Ступай ко гречанке своей! Не смей подходить даже! — вскричала она.
Были истошные крики, визг, истерика, слёзы. Не знал Володарь, как ему теперь поступить, что делать. Запутался он, заплутал на дорогах судьбы. Была любовь, было счастье, и было княжеское достоинство, был долг. Разговаривать с Анной было бесполезно. Покинул он бабинец, впрыгнул в седло и до рассвета носился на коне по окрестным кручам. Верный гридень ехал рядом, освещая дорогу зажатым в деснице факелом. Скачка немного успокоила, привела в порядок мысли. Впрочем, изменять что-то сейчас князь не мог и не хотел.
«Положим всё на Бога! Его воля!» — стучало в голове.
Он отстоял заутреню в храме Василия, а после свалился от усталости на ложе и проспал до вечерних сумерек.
...Мамка увела княжича в дом.
— Мал ещё. Не втолкуешь ему, что да как, — вздохнул Володарь, обращаясь к супруге.