«Нет в жизни счастья», — подумал я, собираясь спускаться по водосточной трубе, но вовремя вспомнил батюшку, его тяжёлый гранитный взгляд, его сухие загорелые руки, его всклокоченную бороду, обтёрханные рукава подрясника, помятые кирзовые сапоги, и при этом так защемило сердце, что слёзы навернулись на глазах. «Прости меня, батюшка. Ради бога прости», — только и смог прошептать я, возвращаясь в номер…

Потом я достал из дорожной сумки свою любимую тетрадь, на обложке которой было выведено каллиграфическим подчерком «Мысли на ход ноги». Нашёл шариковую ручку в ящике стола. Уселся поудобнее. Выдохнул. И начал писать: «Ещё один день на трассе подходит к концу — ещё один закат, нереальный, пугающий, апокалиптический, как в последний раз». В соседнем номере хлопнула дверь и послышались невнятные голоса — я на секунду отвлёкся и продолжил: «Солнце уже ударилось о землю, и вспыхнула до самого горизонта бескрайняя степь…»

Она вернулась ранним утром. Щёлкнул замок, цокнули каблуки, и комната начала заполняться алкогольным амбре, к тому же она притащила целый шлейф запахов, составляющих атмосферу ресторана «Сакартвело», в котором беспрестанно чадят жаровни и курят посетители. Я прикинулся спящим, потому что мне не хотелось с ней разговаривать, но она тихонько спросила меня: «Чудовище, ты спишь?» — я ничего не ответил, и она закрылась в ванной на шпингалет. Я долго слушал, как льётся на кафель вода, как девочка моя напевает странную песенку, как тикает секундная стрелка, отсчитывая наш последний овертайм, и провалился в глубокий сон… Тьма. Кромешная тьма. Без времени и границ.

Утром я проснулся от того, что хлопнула дверь. Я поднял свинцовые веки и увидел рядом с кроватью двух ангелов, которые разговаривали с моей женой. Они были во всём белом, как и подобает ангелам. Их лица были настолько знакомы, насколько и неузнаваемы. Балкон был открыт настежь, портьера отодвинута в сторону — комната была заполнена ярким солнечным светом и свежим воздухом.

«Кто эти прекрасные феи? — подумал я, выкручивая свою память, как мокрое полотенце. — Какие-то знакомые из Тагила? Я же их где-то видел…» — Но где и когда, я не мог вспомнить, словно это было воспоминание из другой жизни; вдруг одна из этих женщин (невыразительная блондинка с лицом учительницы русского и литературы) заметила, что я проснулся; она смотрела на меня равнодушным взглядом, каким смотрят по утрам на закипающий чайник…

— По-моему, мы мешаем кому-то спать, — тихим голосом молвила она, обращаясь к Мансуровой; у Ленки было такое выражение лица, словно она только сейчас обратила внимание, что в её смятой постели валяется какой-то незнакомый мужик.