Я с любопытством наблюдал за ними, когда к столику подошёл Калугин, — как всегда, в белой рубашке, в галстуке, в брюках с наведёнными стрелками, широкоплечий, узкобёдрый и угловатый, как шершень. Он обвёл холодным взглядом нашу компанию, потом строго посмотрел на меня и сказал недовольным голосом:
— Ты это… не очень-то сегодня понужай… У меня мысль появилась.
— Какая ещё мысль, Андрюша? — спросил я, подливая себе водочки.
— Я-я-я через три дня поеду к батюшке… Поговорить мне нужно с ним. — Он сделал многозначительную паузу и пристально посмотрел мне в глаза. — И тебе тоже надо с ним поговорить… Надо… несмотря ни на что.
— Он уже всё понял насчёт меня… Две недели прошло.
— Батюшка милостив, как и Господь. Он примет тебя, если увидит покаяние.
— А мне не нужна его милость, — заносчиво произнёс я. — Я такой, какой есть, и каяться мне незачем.
— Почему каяться стыдно, а грешить нет?
Я внимательно посмотрел на него — выглядел он неважно. За последнюю неделю он явно похудел и осунулся. Под глазами пролегли фиолетовые тени, свидетельствующие о бессоннице. Скулы обозначились, как цитадели. Нервно перекатывались желваки. Ключицы выпирали через рубашку, а руки стали сухими и жилистыми, как у землекопа. К тому же он утратил свою привычную твёрдость и ничем непоколебимую уверенность. Он как будто озирался по сторонам в ожидании подвоха или удара в спину. Говорил он тихим сдавленным голосом, и я понимал, что внутри у него назревает какая-то болезнь.
— Что с тобой, Андрюша? — В моём вопросе прозвучало крайнее беспокойство. — На тебе лица нет. Ты не заболел часом?
— Поехали. Поехали к батюшке, — жалобно моросил Калугин, а я был крайне удивлён такому поведению: это было на него совершенно непохоже, и даже складочка пролегла на переносице. — Нам туда обоим нужно… пока не поздно.
— Нет, Андрюша, — ответил я, — я никуда не поеду. Езжай один.
— Почему? Ведь мы собирались… Тебе это нужно больше, чем мне. Ты не крещённый. Переступишь черту, и тебя уже ничего не спасёт… Только в петлю. Сколько тебе осталось? Сколько ещё рюмок водки, бутылок пива, сигарет? Задумайся об этом.
— Не поеду, Андрей. Не вижу в этом смысла. Не хочу оглядываться назад. И смотреть вперёд тоже не хочу. Живу одной секундой — только здесь и сейчас. Никогда так не умел, а в этой обители научился.
— Но тем не менее время никого не щадит, — продолжал я, разминая сигаретку. — Время сметает на своём пути всё, как цунами. Оглянись — вокруг уже никого нет. Все мертвы.
— Вот именно, Эдуард, — обрадовался Калугин, — я тебе про это же самое толкую. Я говорю тебе о