— И не надо тут глазками стрелять! Мы тут всяких певиц повидали!

— Эдуард, успокойся, — прошипел кто-то за спиной, и моя рука попала в железную клешню.

— Вы — хам! — крикнула она и, развернувшись на каблуках, пошла от меня прочь.

За спиной, белый от бешенства, колыхался Андрей. Он был реально белый, как скатерть на столе.

— Ты что творишь?! — крикнул он и зрачки его сузились до точек. — Совсем берега попутал от пьянства?! Иди проветрись! Срочно! Щас такое начнётся!

— Эдька, — бормотала Ирина, — это же знаменитая грузинская певица, а ты её просто так по жопе похлопал.

Через несколько секунд алкогольный дурман развеялся, и до меня начало доходить: «Так, я сегодня уже доставил этой даме неприятности, наткнувшись в темноте на её стул. Даже пытался поцеловать ручку, и вот я опять совершил бестактность», — но когда в моей памяти красным курсивом вспыхнуло её имя, то мне захотелось рвать на себе волосы.

Я всегда приклонялся перед этой потрясающей женщиной, всегда восхищался её талантом, её неповторимой красотой, а при встрече повёл себя как последнее тагильское быдло. Стыд разрубил моё сердце пополам. Я не знал, куда мне бежать и что делать. Совершенно раздавленный, я выбрался на улицу и выдохнул весь этот кабацкий смрад. Через некоторое время вышел Калугин — медленно закурил, помолчал, а потом спросил более спокойным голосом:

— Как такое могло случиться? Ты что, телевизор не смотришь?

— Григорич, я не узнал её! Богом клянусь! Разве я посмел бы?

— Ты что дебил? На входе афиша висит!

— Не обратил внимания, — оправдывался я. — Ну пойми, Григорич… Давно её не видел. По телеку она не мелькает последнее время. К тому же поправилась, постарела, изменилась.

Он покачал головой. Тонкие волевые черты лица его стали резкими. Серые глаза пробирали меня до самых печёнок. «Наверно, такими же взглядом смотрел Эрнст Кальтенбруннер на врагов Третьего Рейха», — подумал я.

— А что, Эдуард, с другими женщинами можно себя так вести? — спросил Калугин, не выпуская меня из поля своего зрения. — Ты знаешь, что она петь отказывается? А её покровитель сказал мне, что этому придурку — понимаешь о ком речь? — он череп проломит. Такой горячий Резо. Поверь мне, мужик очень серьёзный. Я его знаю.

— Не трави душу, Григорич! — взмолился я. — И так тошно!

— А ведь это всё водка, — глумился Калугин. — Она, зараза… Это её прихваты и приёмчики. У тебя нет ощущения, что тебя со всех сторон обходят?

— Весь мир идёт на меня войной.

— А это означает только одно, — глубокомысленно продолжал Калугин, — что ты неправильно живёшь.