— Я как-то не удосужилась посчитать, — ответила Аня, с глубоким вздохом падая рядом со мной.

— 78, — ответил я.

— Ты знаешь, Эдуард, в какой-то момент я подумала, что ты хочешь меня убить, — сказала Аня. — У тебя были такие страшные глаза, когда ты схватил меня за ногу.

— А я и хотел тебя убить.

— И что тебя остановило? — спросила она, протягивая руку к пачке сигарет.

Мы закурили.

— Отнюдь не совесть и не жалость, — ответил я искренне. — Многих людей удерживает от насилия только лишь закон. Когда-нибудь на земле начнётся апокалипсис, то есть полное беззаконие и хаос, вот тогда люди в полной мере продемонстрируют свои худшие качества. Да что там говорить, война развязывает людям руки и заставляет замолчать совесть.

— То есть ты хочешь сказать, что тебя удержал от убийство только страх оказаться в тюрьме?

— Прямо в точку. Я совершенно не хочу тебя как женщину, но я убил бы тебя с удовольствием.

Она вскочила со ступеньки и заорала:

— За что?! Что я плохого тебе сделала?! Что?!

— Ты псих!!! — кричала она, размахивая руками. — Ты натуральный псих!!!

— Да упокойся ты, — процедил я сквозь зубы. — Угомонись.

Анюта вдруг замолчала и села рядом со мной на ступеньку.

— Не хочу курить. Голова кружится, — пролепетала она чуть слышно, и сигарета выпала из её дрожащих пальцев.

— Объясни… Что во мне не так? — спросила она спокойным тоном.

— Ну, как тебе сказать, чтобы не обидеть? — начал я издалека. — Ты красивая, неглупая, живая…

— Так… И всё-таки…

Я вздохнул, подчёркивая этим своё разочарование, и продолжил мысль:

— Но ты шлюха… Ты абсолютно безнравственна, беспринципна, а значит бесполезна как жена, как мать, как человек.