В «Югре» и без неё хватало красивых девушек, и я бы даже сказал, что в этом смысле там наступил самый настоящий дефолт, в котором совершенно обесценилась красота и нивелировалась отдельная женщина. Но в этой странной квартире мы были тет-а-тет, а если ещё учитывать моё абстинентное либидо, то я уже был готов накинуться на неё сзади и повалить на пол.

А пока я разглядывал её в упор, пожирая глазами каждый сантиметр её тела. Я видел совершенно отчётливо мелкую сыпь на её божественных ляжках, золотистый пушок на ягодицах, маленькую дырочку на трусиках и нежные розовые мозоли на пятках. Всё это являлось для меня в тот момент спасительной гаванью в коллапсирующем, расхлябанном, холодном пространстве зарождающегося шторма: там, внутри моего черепа, уже колыхалась боль и резкими порывами возникала тревога… Где-то была водка? Где-то была водка? Где-то была водка? Где-то была водка? Где-то была водка? Где-то была водка? Боже, какая попка! Боже, какая попка! Где-то была водка?

— Марго… А почему ты ходишь передо мной в таком виде?

Она ответила, даже не повернув головы:

— Поверь мне… без всякой задней мысли. Я не пытаюсь тебя соблазнить.

Я протянул руку, чтобы до неё дотронуться, чтобы окончательно развеять наваждение и убедиться в том, что в этой квартире я нахожусь не один, — присутствие Марго в этих стенах казалось мне продолжением того же самого делирия, который я наблюдал в спальне пять минут назад.

— Эти трусики я одела специально для тебя, — кокетливо заявила она, крутанув попкой вокруг собственной оси, и добавила доверительным тоном: — Обычно я хожу совершенно голая.

— А ты в принципе одежду не любишь? — спросил я и отдёрнул руку, когда она оглянулась.

— Не люблю. Не придумали ещё одежду красивее моего тела.

— Тебе, Марго, надо было жить в древней Греции. Там все ходили голышом.

— Кстати, я гречанка наполовину.

— Да ладно!

— У меня даже фамилия — Афанасиади.

— Шикарная фамилия, — похвалил я.

— Прикинь! Сегодня… весь вечер на столбе, — произнёс я поставленным голосом циркового шпрехшталмейстера. — Маргарита Афанасиади! Встречайте!

Марго рассмеялась от души. Она улыбалась-то редко, ни то что хохотать, поэтому я был слегка польщён произведённым на неё эффектом. Её никогда не отпускала скрытая душевная боль. В её поведении всегда чувствовалось напряжение, даже когда она выпивала и веселилась.

— Иди руки мой, — сказала она, и в голосе её прозвучала материнская нотка. — Балабол.

Только я достал из холодильника запотевшую бутылку водки, только я намерился сорвать с неё винтовую пробку, как в прихожей раздался звонок, словно кто-то вездесущий и страждущий не мог позволить, чтобы я пил в одиночку.