— Хотя меня вяжет к тебе конкретно, — продолжал я взволнованным голосом. — Аж колотит всего, аж подкидывает, аж сердце заходится, когда я вижу твои очаровательные булочки. Сколько раз уже сегодня голову поднимал.

— Ну не тормози тогда! — умоляла меня Марго. — Будь смелее!

— Ой, Марго, я ж тебе толкую… Есть чисто мужские понятия, через которые нельзя переступать, а иначе, ты уже не человек, а крыса.

— Просто у меня есть принципы, в отличие от многих, — продолжал я моросить, — и я не могу их разменивать на какие-то сиюминутные наслаждения. Ты, конечно, богиня, базаров нет, но это не может являться оправданием блуда. Я уже знаю наперёд, что после секса придут угрызения и стыд. Мне потребуются неимоверные усилия, чтобы загладить свою вину. Ты хоть понимаешь, о чём я говорю? Или нравственность для тебя — это ненужная хламида, которую ты уже давно скинула?

Постепенно усыпляя её бдительность монотонным жужжанием, я начал аккуратно, без резких движений, просовывать ногу в ботинок… Мне очень хотелось на море — смотреть вдаль, перебирая круглые камешки и кидая их в набегающую волну; попивать водочку, болтая с собутыльником на философские темы, а потом уснуть под убаюкивающий шум прибоя и проснуться от прохладного дуновения ветерка, когда маленькое солнышко будет пролазить в тонкую пунцовую щель.

— Если ты уйдёшь, то пожалеешь об этом, — шёпотом молвила она.

Марго находилась под воздействием каких-то непонятных для меня импульсов. Её словно кто-то дёргал за ниточки, и выражение её лица менялось каждую секунду — от материнской нежности до эгоистичного деспотизма.

— Ритуля, я знаю, что пожалею об этом в любом случае, — ответил я, незаметно проникая во второй ботинок.

— Ну давай тогда кинем монетку, — сказал она, и выражение лица её вновь изменилось: она смотрела на меня с издёвкой, и мне даже начало казаться, что она стебётся надо мной.

Она поднялась с тумбочки, расправила плечи и подошла ко мне так близко, что в меня упёрлись её соски и я почувствовал терпкий запах её подмышек; при этом она прожигала меня насквозь своими воронёными глазами, и я не выдержал этого взгляда…

— Ну… Что ты из себя строишь недотрогу? — спросила она и взяла меня за ремешок.

— Не в этом дело, — ответил я. — Просто с некоторых пор не хочется душу свою поганить.

Она смотрела на меня с удивлением, выпучив свои вороньи глаза.

— Марго, я такого повидал блядства… По самые гланды наелся! Досыта! А водочка (предельно ласковая интонация) она очищает меня от этих воспоминаний, от этой скверны… Когда я пью, я забываюсь. В душе появляется покой и порядок. Ясность какая-то появляется. Понимаешь?