Я подошёл к столу, налил себе полстакана коньяка.

— Твоё здоровье, Марго, — произнёс я спокойным голосом и опрокинул его залпом.

Потом я прошёл в свою комнату, надел майку, с трудом нашёл носки, потоптался около аквариума, добродушно подмигнул любопытной шарообразной рыбине, взял с журнального столика новую пачку сигарет, пошарил по карманам, пересчитал деньги, — «На пару пузырей хватит», — подумал я с облегчением.

Когда я неуклюже перелазил через перила балкона, то чуть не сорвался вниз головой, — из карманов посыпалась мелочь в сухую траву. Кто-то кашлянул сверху. Я поднял голову и увидел прямо над собой, на балконе верхнего этажа, широкое круглое лицо в обрамлении жиденьких кудряшек. Довольно низкий голос спросил нараспев, в присущей для властных женщин манере:

— И что мы тут делаем, молодой человек?

— Матрёна Сергеевна! — воскликнул я с притворным восхищением; она молча смотрела на меня сверху. — Очень наслышан о Вас, о Ваших достоинствах!

— Ты кто такой? — спросила она недоверчиво.

— Да Вы не беспокойтесь… Я племянник Андрея Григорьевича… из Норильска… приехал погостить.

— А чё по балконам лазишь?

— Он забыл мне ключ оставить, а буксы-то горят. В ларёк надо идти и всё такое… Как там Иван Петрович себя чувствует?

— Так это ты его сегодня напоил? — спросила она строго.

— Частично, — ответил я с довольной физиономией.

— Смотри, ещё раз увижу тебя рядом с ним… — начала она в жёстко-ультимативной форме, но я грубо её прервал:

— Стоп! Держите своего мужа на цепи… А лучше — оденьте на него намордник, чтобы он не пил.

Маленькие глазки её стали ещё меньше от гнева, а круглое одеревеневшее лицо превратилось в плаху с двумя вбитыми по самые шляпки гвоздями. Она хотела что-то ответить, что-то хлёсткое, злобное, но вовремя не нашла подходящих слов, а я уже спрыгнул вниз и бежал по высокой траве, глядя вперёд и только вперёд, понимая совершенно отчётливо, что больше никогда в жизни её не увижу, не увижу Петровича и этот дом.

— Прощайте, Матрёна Сергеевна! Самая удивительная и прекрасная! — кричал я на бегу, и горное эхо подхватило мои слова.

22.

А дальше был ларёк с надписью «24 часа», где я купил бутылку «Кристалла» и полтора литра минералки «Архыз». Толстая армянка даже улыбнулась мне на прощание, увидев во мне постоянного клиента. Я вышел из ларька — за мной захлопнулась дверь. К тому моменту уже стемнело и россыпи огней заполнили лощину между восточным и западным склоном.

Я стоял на крыльце и пожирал глазами огромную жёлтую луну: она висела очень низко, над горным хребтом, утопая в его позолоченных вершинах. Я видел совершенно отчётливо её кратеры и безводные серые моря. Я смотрел на неё не отрываясь и пытался представить себе чувства Нила Армстронга, когда он первый ступил на лунную поверхность, и тут же возникли сомнения: «А был ли мальчик?»