Меня даже начало потряхивать от этих мыслей, и я откупорил бутылку водки. «Нет, это невозможно осмыслить тому, кто стоит на земле обеими ногами, — произнёс я вслух. — Какого чёрта я вообще на это заморачиваюсь?» Я приложился к бутылке — затяжной горячий глоток с высоко поднятым локтем, как у горниста, после чего небо осыпалось хрустальными звёздами.

Шаркая ногами и запинаясь о камни, я побрёл к морю… Там было темно и страшно. Огромный левиафан ворочался и вздыхал в этой зыбкой темноте, выбрасывая к моим ногам тихие волны. Я лёг спиной на гальку и увидел Млечный Путь, туманной спиралью уходящий в глубины космоса.

Перед величием Вселенной я перестал беспокоиться о своей ничтожной жизни, о последствиях своих поступков, — меня словно укутали в тёплое одеяло и погладили по головке, как это всегда делала мамочка перед сном. Я вдруг почувствовал себя настоящим ребёнком, безотчётно и безответственно счастливым. Я вдруг понял: единственное, что меня отделяет от этого перманентного счастья, — это набор онейроидных помех под названием «реальность».

«Почему мы так держимся за жизнь, если она не приносит нам счастья?» — подумал я и начал проваливаться в эту сияющую звёздную пропасть. Рядышком тихонько бормотало море. Ласковый прибой лизнул голую пятку, и кто-то плавно задвинул шторки в голове…

Проснувшись через какое-то время, — меня била неуёмная дрожь и окутывал холодный туман, — я не мог вспомнить, где я нахожусь и как меня зовут. В тот момент я воспринимал лишь расплывчатую бледную луну, висящую над моей головой в туманной дымке. Я долго смотрел на неё, пытаясь распутать этот светящийся клубок, — так, наверно, себя чувствует душа в первые секунды после смерти, — а потом я услышал шум прибоя, оторвал голову и плечи от земли и увидел мерцающую поверхность моря, покрытую лёгкой органзой.

Оглоушенный алкоголем мозг начал искать спасительное пристанище среди близких людей, и первое, что я увидел в тот момент, было лицо моей жены. После неё была мама, потом появились небритые щёки моего отца, поплыли какие-то малознакомые персонажи, в числе которых были Калугин, Марго, помятое голубоглазое рыльце Петровича, розовощёкая задорная физиономия Белогорского, сумрачный Агасян, вертлявый Пашка и многие другие… Но Татьяна в этой ретроспективе появилась не спеша, а я тут же почувствовал жуткую тахикардию и понял совершенно отчётливо, что в моём восприятии она была персоной нон-грата.

— Зло в чистом виде, — произнёс я, еле ворочая языком.

В тот момент мне захотелось забыть её навсегда — просто вычеркнуть из памяти, чтобы она не мешала мне жить, дышать, творить, любить, трахаться, чтобы она не звала меня к себе, не затягивала в этот тёмный вертеп. Я ненавидел её лютой ненавистью, но парадокс заключался в том, что моя ненависть была окрашена ярче, чем любовь. Жена не могла дать мне тех эмоций, которые я получал от Шалимовой, а это означало только одно: после долгих лет разнузданного блуда я совершенно утратил способность любить. Я был конченным «наркоманом» в последней стадии, который сидел на «хмуром».