— Ты понял, о чём он говорит, сынок? — спросила тень глухим посаженным голосом, при этом нижнюю часть лица его разрезала тонкая щель и послышался чуть уловимый смех, как будто воздух выходил тоненькой струйкой из ниппеля велосипедной камеры — этакое «пс-пс-пс-пс».

— Теперь да, — ответил я дрожащим голосом; снисходительная наглая интонация, которая звучала в каждой моей фразе до этого момента, исчезла без следа, и я блеял как ягнёнок, которого тащат на заклание.

«Неужели это конец?» — подумал я, и сердце захлебнулось кровью. Меня жутко мутило. По всему телу поползла предательская слабость. Я мгновенно покрылся потом и почувствовал отвратительный луковый запах, исходящий от меня. «Всё к этому шло. Сам виноват: заигрался, потерял берега, обнаглел», — пронеслось в моей голове.

В результате длительного употребления алкоголя я уже был не способен сопротивляться, драться, что-то предпринимать, — я смирился со своей ролью и уповал лишь на их милосердие, хотя отдавал себе отчёт в том, что это самые натуральные демоны и ждать милосердия от них бессмысленно. Появилось чувство обречённости. В абстинентном сознании всплывали лишь ужасающие картины моего убийства: то меня душат петлёй, то бьют в затылок монтировкой, то забивают ногами как собаку. Почему-то в тот момент меня интересовал только один вопрос: как будут убивать?

Они явно тянули время, от души наслаждаясь своей властью и моим страхом. Вспомнились слова батюшки: «А вот тебя ещё можно спасти, сын мой. Но для этого тебе придётся очень постараться». Я ничего для этого не сделал, и вот за мной пришли демоны.

Раньше мне казалось, что для меня не существует преград, и вдруг выясняется, что последним моим шансом был отец Александр, а я его не использовал. До крови я прикусил губу, чтобы не закричать от ненависти к себе.

Водила повернул ко мне лицо, плоское как кирпич, измождено улыбнулся, слегка приподняв уголки губ.

— Людям свойственно заблуждаться, — сказал он, лениво проталкивая слова через гортань. — Неправильно оценивают себя и окружающую обстановку.

— Во-во, субъективно оценивают, — подтвердил его пассажир на заднем сидении. — И каждый мнит себя чуть ли не Богом, и каждый понимает, чего он реально стоит, лишь в момент смерти. Только смерть снимает пелену гордыни и тщеславия с наших глаз. Только смерть даёт человеку возможность увидеть себя со стороны и понять, кто он есть на самом деле.

— Вы хотите сказать, — начал я заискивающим голосом (я даже сам его не узнал, настолько он был для меня несвойственным), — что горбатого только могила…