— А зачем тебе это было нужно, если ты всё равно планировал уехать? — спросила Марго.

— Наверно, таким образом я пытался освободится от этой зависимости, потому что любовью это нельзя было назвать… Хотя… — Я задумался, отхлебнув из гранёного стакана. — … скажу честно, мне очень хотелось её любить, но душу мою терзали лишь ревность и недоверие. Я понимал совершенно отчётливо, что маленькая стерва меня не любит, что ей нужна только власть надо мной. Она хотела получить абсолютную власть, и она её получила, если я тебе сейчас об этом рассказываю с таким упоением. Но ведь мозг борется, ищет какой-то выход даже из патовой ситуации.

— Надо было просто уехать, а не втягиваться в эту игру. Просто бежать. Ты хоть знаешь, кто она?

— Знаю.

— А с этим не поспоришь.

— Короче, я провёл тщательный инструктаж: рассказал ему про неё, чтобы он мог блеснуть своей небывалой интуицией, ведь девушки любят, когда их удивляют; объяснил ему, что говорить, как себя вести… Он даже записал всё это в блокнот, чтобы выучить наизусть. Я разыграл эту драму как по нотам, а ловкий провокатор Таран исполнил безупречно свою роль. Через некоторое время мы встретились в кафе «Альянс», как два шпиона. Меня слегка потряхивало от волнения. И вот он появился — вразвалочку, вальяжной походкой прошёл через весь зал и уселся напротив. По выражению его лица я понял, что всё получилось. Он выложил из кармана на стол клочок бумаги, на котором было выведено её аккуратным девичьим подчерком: «42-50-15, Татьяна». Прокуренный кабак вместе со всеми его обитателями тут же проваливается в тартарары, и вот я уже сижу с бутылкой водки где-то на лавочке. Пью из горла. Прикуриваю одну сигарету от другой. На меня пялится жёлтые луна, и в тёмной душе отражаются звёзды. Почему-то хотелось убить Тарана, или хотя бы сломать ему руку. Я даже не мог подумать, когда всё это начинал, что окажусь настолько уязвимым, настолько сентиментальным, что сам попаду в этот железный капкан, который так искусно расставил для неё.

Я закурил, а Марго смотрела на меня немигающим взглядом. Я продолжил:

— На следующий день мы пили шампанское у меня на кухне. Я пытался казаться весёлым и непосредственным, очень много говорил и смеялся, но она сразу же поняла, что у меня какие-то проблемы. Тогда я не стал катать вату и протянул ей эту бумажку — обрывок тетрадного листа. Она увидела свой номер телефона и ужаснулась. Её щёки покрылись алыми пятнами. «Ты помнишь наш уговор?» — спросил я ласково. — «Неужели ты сломаешь мне палец?» — спросила она с усмешкой. — «Конечно, любимая, а иначе ты перестанешь меня уважать. Кто я, по-твоему? Фуфло тряпочное? Коврик для вытирания ног?» Потом она плакала и просила у меня прощения: «Этого больше никогда не повториться, Эдичка! Я всё поняла!» — «Я знаю, что это никогда не повторится, но уговор дороже денег». — «Прости меня! Умоляю! Не делай этого!» — кричала она, пытаясь вырваться из моих железных клешней. — «Умоляю, прости!» — «Прощаю тебя, любимая», — прошептал я, и тонкий пальчик её хрустнул в моих ладонях. Помню, как побелело её лицо, как выпали из орбит её глаза, как исказился от боли её рот, и помню этот ужасный душераздирающий крик. Но что-то хрустнуло и в моей душе.