— Неужели ты способен на это? — Рита была просто ошарашена.

— Я не смог её бросить. Это оказалось гораздо сложнее, чем я думал. А дальше была полная гипертрофия чувств и отношений. Мы исполняли такое, после чего многие люди побоялись бы взглянуть друг другу в глаза, но только не мы. Мы словно препарировали друг друга, пытаясь вскрыть самые тёмные глубины человеческой души, желая достичь самого дна.

Я задыхался от переполняющих меня чувств, и слова застревали у меня в горле, скапливались там и не могли проскочить наружу. Я перевёл дух.

— И знаешь, что я понял, Марго, когда достиг этого дна? — спросил я через несколько секунд.

Она отрицательно мотнула головой.

— Вот именно тогда я и понял, что нет никакой любви. Нет ничего кроме высшей целесообразности. Бог — это отнюдь не любовь, как принято думать у прекраснодушных оптимистов. Бог — это целесообразность, то бишь жестокое подчинение всего сущего его божьим законам. Хотим мы этого или нет, но рано или поздно мы подчиняемся его воле. Мы живём, несмотря ни на что, и даже боимся умереть, хотя жизнь — это полное дерьмо. Мы размножаемся, несмотря ни на что, рожаем наших детей в этот ужасный мир, подвергая их многочисленным страданиям. Это мясорубка перемалывает миллионы людей. Где же тут Любовь? Скажи, Марго. Где ты видишь в этом мире любовь?

— Ты тяжёлый, невыносимый… И тебя примет только земля, — сказала она почти шёпотом, и чёрные ведьмовские глаза её подёрнулись влажной поволокой; это прозвучало в её устах как пророчество.

В этот момент в дверь кто-то позвонил.

— Я удивлён, что он не появился раньше, — произнёс я задумчиво.

Звонок повторился.

— А кто тебе сказал, что его не было раньше? — усмехнулась Марго. — Он приходил, наверно, часов в девять, в полдесятого, но наглеть не стал: раза три брякнул и отвалил, а я перевернулась на другой бок и продолжила топить массу.

В этот момент в прихожей началась соловьиная трель: на этот раз дядя Ваня решил просто так не отступать, — видно, прижало его основательно.

— Смотри-ка, кому везёт, у того и петух снесёт. А теперь слушай меня внимательно, девочка. Эта бутылка водки — для него. Налей ему одну рюмку, а бутылку спрячь в холодильник. После этого приходи в дальнюю комнату, и я тебе объясню, что делать дальше.

— В каком смысле? — удивилась Марго.

— Помнишь, я сказал тебе, что моя судьба — в твоих бархатных ручках?

— А при чём здесь Петрович? — Широко открытые глаза и полное недоумение.