— Какие же вы поддонки! — кипела от возмущения Марго. — От слабости врёте. Пытаетесь казаться крутыми, а на самом деле вы просто жопаголовые страусы.

Она смотрела на меня с презрением, но мне было на это плевать.

— В итоге она согласилась на мои условия, и тут же с ней поздоровался проходящий мимо молодой человек приятной наружности. Она небрежно кивнула ему в ответ, а я боковым зрением увидел, как его холёное лицо исказила этакая ухмылка Яго. «Кто это?» — спросил я. — «Один мальчик, — ответила она. — Ой, не смотри на меня такими глазами! У нас ничего не было. Мы даже не целовались. Это был телефонный флирт». — «Что это значит?» — «Я просто дала ему свой номер… Он звонил несколько раз, и мы трещали с ним о всяких пустяках». И тогда я подумал: «Окажись этот придурок чуточку умнее, тоньше, окажись он хотя бы отчасти мной, и всё могло сложиться по-другому. Он просто не смог вытянуть её из телефонной трубки в постель. Мне бы это точно удалось. А где гарантия, что она завтра не встретит такого же, как я? А может, встретила? И этот пройдоха, этот дамский угодник, этот щёголь уведёт мою маленькую девочку или просто трахнет её. Нет, я не мог этого позволить. Так начиналась новая игра.

— Отвечаю! Это обыкновенный мужской деспотизм!

— Так вот, я поставил перед ней ультиматум: «Если ты хочешь быть со мной, то должна играть по моим правилам. В противном случае у тебя будут большие проблемы». — «Какие, солнце моё?» — доверчиво спросила она, совершенно не понимая с каким чудовищем связалась. — «Если ты ещё хоть раз кому-нибудь дашь номер телефона, я сломаю тебе палец». — «Я согласна», — не раздумывая, ответила она, но я продолжал обкладывать её флажками: «Но если я узнаю, что ты с кем-то путаешься, я сломаю тебе позвоночник, и остаток жизни ты проведешь в инвалидном кресле». — «Согласна и с этим. Но если ты меня обманешь, я сломаю твою жизнь и превращу её в ад», — спокойно парировала она с самой милой улыбкой на свете.

— Так и сказала?

— Именно так…

По козырьку барабанил дождь. Я налил в гранёный стакан кипятку, бросил туда пакетик и долго смотрел, как растворяется краска и вытекает из него наружу. Щёлкали стрелки настенных часов. В углу завывал холодильник. Я даже слышал, как скрипят половицы у Петровича на кухне. Весь этот дом сверху донизу, весь этот город вдоль и поперёк — весь этот мир наполнился страхом.

И вдруг я увидел на внутренней поверхности век (буквально на секунду), как в сырую могилу опускают гроб. Он не тонет — он плывёт, потому что могила совершенно заполнена водой. Плоские серые фигурки скорбящих, мутная пелена дождя, покосившиеся кресты и памятники — я поднимаю веки и вижу перед собой девушку с выразительными сарацинскими глазами и мангровой копной дредов. Я смотрю в эти чёрные зрачки — в них только страх. «Кто-то должен умереть, — говорит она одним лишь взглядом. — А иначе какой смысл во всей этой истории?»