— Которая стала жертвой злокозненных родичей!

Она обиженно насупилась, отошла и стала возле обмерзшего льдом окна, так жалобно и кротко сузив плечи, что он устыдился собственной шутки. Улыбаясь и взглядом приласкивая обиженные плечики, он сказал:

— Это было пошло, простите.

— Прощаю, — отвечала она, серьезно, умно взглядывая на него. — Бог с вами, а только вот что я хотела сказать… как душно и вместе холодно в вашем номере. Почему бы вам не снять дом или полдома?

— Полдома… да у меня, слава богу, целый номер.

Она улыбнулась и тихо, со вздохом сказала:

— Может быть, я чего-то не понимаю… вы или смирились с этой скудной, тяжелой жизнью, или не откровенны со мной.

— Поверьте же, я не хочу ничего менять в своей жизни. Вот, знаете, недавно Акчурин предлагал мне жилье в доме Гисматуллина.

— В доме Гисматуллина? — живо переспросила она и засмеялась громким, ненатуральным смехом. — Как это глупо, как смешно! Ведь я, представьте, тоже хотела предложить вам именно дом Гисматуллина. А уж я-то оставила бы этого Акчурина с носом. — Она хохотала как сумасшедшая, и он боялся, что она расплачется.

— Знаете, — сказал он поспешно и твердо, — пожалуй, поеду с вами.

— Ах, не стоит, — ответила она, успокаиваясь, — ведь вы не хотите, я вижу.

Он стал возражать, она резко ему отвечала, и неизвестно, чем бы кончилось их препирательство, если бы не заявился Бахтияров. Фирая-ханум тут же стала одеваться.

— Простите, господа, мне придется вас оставить, — сказала она с наигранной непринужденностью. — Спектакль, наверное, кончится поздно…

— Я приеду за вами, — сказал Габдулла и взволнованно шагнул к Бахтиярову, спросил резким полушепотом: — Что-нибудь случилось?

— Да, — ответил он и помедлил, глядя на дверь, закрывшуюся за женщиной. — В библиотеках и типографиях города идут обыски. Началось все с медресе в Иж-Буби. Наскочили конные стражники во главе с жандармским ротмистром, становые, исправник… среди изъятых книг и газет — издания Шарафов, а также наша газета. — Он помолчал, крепко потер лицо дрожащей ладонью. — А теперь ищут в Казани. Издательство Шарафов закрыто, арестованы новые издания…

Габдулла подавленно молчал. Школа в Иж-Буби была лучшей из всех в мусульманской России, там преподавали астрономию, физику и химию, педагогику, даже французский; там не считалось зазорным петь и ставить спектакли, сочинять стихи, рисовать. Возглавляли школу братья Бобинские, но каждый новометодник мог ею гордиться: она была первой ласточкой свежих веяний в боязливом татарском обществе.

— И учителей арестовали? — спросил он наконец.