— Кому велено передать?

— Степану Нестеренко.

— Ладно, подождите, — уже ласковее произнес Степан, направился к заходу и исчез в темноте.

Над морем вставало огромное солнце и щедро заливало своим светом и теплом бухту, холмистые равнины, деревушки, каменоломни. Петька смотрел на родные места, и они ему теперь казались необыкновенно красивыми, сказочными.

От каменоломен послышался голос:

— Сюда! Сюда!

Когда матросы спустились к туннелю, из темноты раздался бас:

— Завяжите им глаза!

Шумный испуганно взглянул на своих товарищей.

— Что такое?

— Потом узнаете, — сухо ответил Нестеренко, вынул из кармана тряпки и передал их подскочившим к нему трем чубатым парням, обвешанным пулеметными лентами.

— Что вы, товарищи, зачем? — с тревогой заговорил один матрос, отступая назад.

Он хотел было вскинуть винтовку, но Нестеренко схватился за ствол.

— О, боевой!..

Их вели по сырому, пахнущему плесенью подземелью. И когда сняли с моряков повязки, они увидели вокруг себя несколько огоньков, освещающих тупик, и группу одетых в шубы людей. Под стеной лежали солома, патронташи и куча каких-то лохмотьев.

Шумный тотчас же узнал Степана Дидова. Он был одет в серую генеральскую поддевку на смушковом меху, грудь перекрещивали пулеметные лепты, на поясе повисли кожаные патронташи. Из-под черной папахи с красным верхом строго глядели светло-серые глаза.

— Ба-а, вот кто угодил ко мне! — громко воскликнул Дидов, раскинув руки, и бросился к Шумному. — Отменный штурман!.. Эх ты, мать честная! И правда говорится, что гора с горой не сходятся, а человек с человеком сойдутся!

Люди весело зашумели своими доспехами, обступая плотным кольцом Дидова и Петьку.

Дидов обнял Петьку своими сильными руками и, ухмыляясь, покачал головой:

— Значит, живой! А я думал, что уже поминай как звали. А как моя память — часы?