— Ну, бачитэ? Оцэ всим нам то будэ. Оцэ ж наробылы… Ну, и на кого ж тэпэр останеться вона, сиротинка? Та тэ маленькэ, що в животи сыдыть, та ничого не знае, а як вылупиться, тай спытае! «А де мий батько?»

Женщины всхлипывали. Крик и стоны раненого стали затихать.

— Та вин, мабуть, вмер уже?

Сидевшая возле него жена с большим животом заголосила:

— Вмер… На кого мэнэ вин покинув? Ой, матуся моя родненька! Ой, як я буду теперь на свити житы?..

К полудню мужики выкопали около кургана, на ровной площадке яму, сколотили из старых досок гроб и уложили покойника. Хоронили его со всеми воинскими почестями. Женщины плакали и бросали горсти земли в яму с причитаниями:

— Та цэ що, без попа и ховать? И вин будэ не печатаный? Пресвятая богородица, спаси и сохрани його…

Партизаны дали вверх прощальный залп и в суровом молчании долго стояли над свежей могилой товарища.

2

На следующее утро, когда Дидов еще спал, к нему прибежал Сашко Киреев с обрезом за плечами и доложил, что пришел кто-то из города и просится к нему.

— Видно, свой. Важный! — внушительно сказал Сашко.

— Шумный, сходи! Устрой ему там церемонию, как всем, и давай сюда.

— А если свой?

— Все равно, свои и коней уводят. Не доверяй, глаза завязывай.

Шумный побежал.

У захода ослепительно ярко светило солнце, разбрасывая свои ласковые лучи по зеленым росистым буграм.

Не успел Петька пройти и двадцати шагов от захода, как до него донесся могучий знакомый голос:

— Петяй! Мать моя фисгармония! Вот не думал!