Был воскресный день. В селе Старый Карантин назойливо трезвонили церковные колокола.

В теплом, чистом воздухе пахло степными фиалками.

Партизаны расположились на молоденькой траве, на камнях у обрывов, на холмиках и приводили себя в порядок — подстригались, умывались, штопали порвавшуюся одежду. По весенним тихим долинам и равнинам виднелись полоски вспаханной земли, крестьянские телеги, распряженные лошади и быки.

…Народ опять потянулся к каменоломням.

— А, штоб вы подавились, варвары, сукины сыны! — с плачем кричала какая-то женщина, окруженная партизанами.

Гневной руганью сыпали мужики, пришедшие из разграбленной белыми деревни.

— Та що це воно буде?

— Ой, у мэнэ усю одежу забралы!

— У мэнэ корову заризали…

— Курей усих погубили…

— Инструменты отняли — чим будемо робыть?

— Никому нема покою. От бисови души!..

Из толпы, наводнившей карьер, среди кричащих мужиков и плачущих баб, вдруг вскочил на повозку коренастый, с лихим ярко-светлым чубом и почти белыми усами, весь обмотанный пулеметными лентами партизан в барашковой шапке. Посмотрев кругом, он спросил:

— Товарищи, вы мабуть вси мэнэ знаете?

— Ну й що? Знаемо.

— Так ось дивиться: оцэ тут моя хата була — нэма ее, смыло снарядами. Ни коня, ни хаты, ни курей, ни свиней — ничего нема. А що мени робыть — помырать чи шо? Ни! У кого шо осталось, берить та тягнить пид скалу, покы воно есть. Не будэмо бросать борьбу, а прыйдуть красные — тоди уси и усим будэ! Тоди хиба ж таки хаты построемо! Светлые построемо! Дворцы построемо…

— Брось! — раздался простуженный и измученный бабий голос. — Не тявкай, пошел к черту! Умный нашелся! Слухать тошно!.. Мени батько в приданое телку дали, комод, подушки, перину. А де це все? Ахвыцеры узялы, через вас же, сволочи! Прийшлы тай наробылы, никому покою нема! А ты мовчи, Беляков! Не лизь лучше туды, брось краще винтовку, а то и ты ни за що пропадешь, як пропала хата твоя. Не лизь, кажу! — истошно заорала баба.

Послышался громкий девичий голос:

— Хведор, ни за што я не полезу под землю! Пускай сами, черти, лезут в те дырки. А мы тут, с краю, камень будем резать. На што же жить?