— Ошибка… Мы же свои люди. Я же булочник, кормилец всех…
Могилев подскочил к юнкерам:
— Господа! Я председатель городской думы. Тут явное недоразумение. Освободите этого человека… Я ручаюсь за него!
— Нам приказано его арестовать, — с досадой огрызнулся юнкер, взмахнув штыком перед Могилевым, — уходите с дороги!
— Убьют меня! — вопил Пряников, обращая свое побелевшее, растерянное лицо к Могилеву. — У меня детки… За что ж такое наказание? Поймите же, я не большевик! — И он вдруг упал на колени, обхватил цепкими, дрожащими руками ноги юнкера и прилип губами к сапогам.
— Эва, какой жидкий! — послышался выкрик из толпы.
— Ишь, козявка меньшевистская!
Юнкер схватил Пряникова за шиворот, поставил на ноги.
— Иди!.. Пристрелю!..
Могилев вскочил в пролетку и, держась за кузов, крикнул Пряникову:
— Иди, голубчик, не сопротивляйся… Я попрошу генерала… Я добьюсь… Это несправедливо…
Лошадь рванулась, и пролетка помчалась вдоль улицы, разгоняя в стороны перепуганных пешеходов.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
1
Партизаны, остерегаясь внезапного налета белых, всю ночь спали внутри подземелья. Прозябшие от холода и сырости, еще до восхода солнца они потянулись к выходу, спеша отогреться наверху и стараясь расположиться на возвышенностях, куда раньше всего попадает солнце.
Солнце всходило яркое и чистое. Верхушки отдаленных синеющих гор загорелись и засветились в его первых лучах. Из садов доносился птичий гомон.