Ирина спокойно и холодно ответила:

— Нет, Петр Константинович, я никуда не поеду, я никогда не оставлю эту землю, где я родилась и в которой покоятся мои родители и брат.

Месаксуди с изумлением посмотрел па Ирину, помолчал и затем поспешно откланялся.

— Иринушка! — робко позвала няня, опуская вязанье на колени и роняя спицы. — Иринушка, — повторила она, — стало быть, уже господа убегают? Что же будет? — торопливо спрашивала она, не отрывая от Ирины своих маленьких испуганных глаз. — Милая, голубушка моя, я боюсь… Не опасно ли тебе оставаться здесь? Как же нам-то быть?

Ирина спокойно ответила:

— А почему мне опасно? Кого же я должна бояться?

— Смотри сама, голубка, смотри, милая, — проговорила старушка, переводя дыхание. Затем подняла с пола спицы и, сжимая их в своих кривых подагрических пальцах, проницательно, строго посмотрела на Ирину и добавила: — Не знаю… мне что-то боязно за тебя, Иринушка, ума не соберу: как тебе лучше поступить?

Ирина подсела к няне.

— Успокойся, Маланьюшка, ничего с нами не будет. Ты же сама говорила, что не пустишь меня отсюда никуда, а теперь боишься…

— Что-то страшно стало… Брат-то у тебя белый офицер…

— Но я же… я никому ничего плохого не сделала. Нет, Маланьюшка, я никуда не поеду. Завет Олега будет теперь моим заветом. Уходить от народа нельзя, а кто от него уйдет, тот сгинет, как ветка, отломленная от живого дерева. Нет, я не поеду никуда! — твердо сказала Ирина. — Вот мой папа, — продолжала она, — сделал страшную ошибку… Его толкнули на этот шаг злые люди, испугавшиеся революции. Тут и наша вина. Я не буду повторять того, что сделал отец. Я не буду… — Она заплакала. Слезы крупными каплями потекли по ее побледневшему лицу.

Она почему-то вспомнила Коврова, его простое, доброе лицо с карими, строго глядевшими из-под широких черных бровей, умными глазами. Вспомнился Ирине разговор, когда Ковров лежал в маленькой отцовской лечебнице с распоротой ржавыми гвоздями грудью. Она не забыла его простых слов, от которых веяло какой-то новой, глубокой справедливостью…

3

В эти тревожные дни в Керчь приехала самая близкая когда-то подруга Ирины — Клава Хрусталева. Приезд Клавы облегчил тяжелое состояние Ирины. Хрусталева приехала со своим мужем, адъютантом полковника Коняева, и, узнав о семейном несчастье Ирины, почти каждый день приходила к ней, стараясь рассеять, отвлечь от горя. Просиживая часами, они вспоминали свою прошлую, петроградскую жизнь и строили планы о возвращении на родину. Подруги твердо решили, что только их родной Петроград даст им покой.