— Да при чем тут народ?! — воскликнула Клава, безнадежно махнув рукой. — Народ, видишь, доверился коммунистам, а они-то и довели Россию до такого кошмарного состояния. Да о чем говорить? Все это надоело! Мне теперь хоть все пропади пропадом!.. Я уже сказала тебе: мне ничего не надо, мне ничего не жалко!

Ирина нахмурилась. Она собиралась что-то сказать, но воздержалась — ей стало жалко подругу.

Все эти беседы с подругой заставили Ирину еще раз глубоко задуматься о своей жизни. С кем она? Как ей быть дальше?

Но вдруг на Ирину снова обрушилась беда: дошли слухи, что ее подругу Клаву с мужем и полковником Коняевым партизаны схватили в поле и увели в каменоломни. Для Ирины это явилось еще одной потерей и новым ударом, так как она считала, что в каменоломнях Клаву ожидает смерть.

Но, к своему удивлению, Ирина узнала, что захваченный Коняев со своим адъютантом Ивановым и их жены выпущены из подземелья на волю. С радостным волнением Ирина побежала в город, вошла в знакомый ей месаксудинский дом, приютивший представителей Верховной ставки, и нашла там свою подругу.

— Клашенька! Дорогая! Жива? — сквозь слезы произнесла Ирина, бросаясь обнимать подругу.

— Бог милостив… жива…

Они на минуту замерли в объятиях друг друга.

— Я думала, что тебя уже нет в живых, — задыхаясь, говорила Ирина, не выпуская подругу из объятий. — Там, наверно, очень страшно, Клава? Ты женщина… Ужас, ужас!

— Представь себе, Ирунька, там даже грубого слова не сказали нам. Я чуть было не умерла, когда нас привезли в каменоломни. Бог знает, чего только не передумала. Я совсем простилась с жизнью. Но там оказались порядочные и, если хочешь знать, честные люди! У них свой взгляд на жизнь. Странно: в таких условиях — и есть у людей порядок, есть благородство, совесть, закон…

— Клашенька, давай сядем, — произнесла Ирина. — Расскажи, что там за жизнь, что за люди? Ты для меня прямо как с того света.

Подойдя к полукреслам с высокими спинками, стоявшими у круглого столика, они проворно сдвинули их и уселись одна против другой.

— Там, Ирунька, все внешне ужасно! Подземелье это — настоящая бездна, кошмар! — с неудержимой горячностью заговорила Клава. Ее хорошенькое личико вспыхнуло румянцем. Клава приложила свои маленькие, худенькие руки к голове, и, придавливая ими гладко причесанные светлые волосы и зажмуривая глаза, она как бы этими жестами хотела усилить тот ужас, о котором собиралась рассказать. — Да, подземелье, где нам пришлось побывать, — это что-то немыслимое, его трудно обрисовать тебе словами. И, боже мой, там скрываются сотни людей, голодных, грязных, оборванных… Там есть и женщины и дети… Но они достойны восхваления! Я не боюсь этого сказать. На них надо смотреть прежде всего как на мучеников за свою религию, то есть за революцию… Да, их можно сравнить с первыми христианами… Только эти, как мне кажется, с еще большим мужеством отстаивают свою веру…