Вся эта процессия протянулась на сотни метров по галереям каменоломен, над нею в спертом воздухе вытягивались длинные, судорожные языки факелов. Подчас строй ее разбивался — по одному проходили через узкие отверстия подземных штолен. Казалось, что уже нельзя найти такое место, которое не угрожало бы смертью; в новую галерею входили, осторожно обшаривая ее стены, пол, оглядывая потолок, ощупывая руками, освещая и выстукивая каждый метр камня — нет ли трещины, угрожающей обвалом, по стуку определяя толщину камня и его устойчивость на случай взрыва.

Для всех было ясно, что взрывы расшатали штольни каменоломен, что спасения от обвалов нет, так же как нет возможности устроить вылазку. Партизаны знали: каждый из выходов густо опутан колючей проволокой, закидан боронами с железными остриями, минирован динамитом и вдобавок постоянно находится под пулеметными дулами. Единственная надежда жила в сердцах партизан — надежда на приход Красной Армии.

…Долгий, мучительный переход закончился. Колонна остановилась на дне каменоломен. Партизаны разместились в самой устойчивой галерее, жителям отвели тупик рядом, раненых поместили также отдельно.

Партизаны прикрепили к выступам камня коптилки на железных костылях, заправили фитили, подлили масла и нефти. Из экономии смолистые факелы потушили. Они могли еще пригодиться не раз — на случай нового перехода.

Два ряда тусклых дымных огней освещали длинные штольни, едва разрывая густой мрак. Шум утихал. Едва вырисовываясь в мглистом тумане, одни расположились на сырой земле, вдоль мрачных, покрытых зеленой слизью стен, другие лежали распростершись, сидели, чавкая в темноте, грызли ремни, доедали зерна ячменя. Шатающиеся фигуры людей, похожие на привидения, бродили по галерее. Многие, поднимаясь на груды щебня и припав ртом к стенам, жадно слизывали с камней капли влаги…

2

Близился рассвет. В далекой сини долин вставали красноватые верхушки гор, скал и холмов; белели горстями рассыпанного песка деревушки.

На берегу серебристого моря призрачно маячил город, словно разорванное покрывало, брошенное на скалы.

И вдруг это сонное утро содрогнулось и пробудилось от глухого, раскатистого грохота: воздух наполнился ревом голосов, стрельбы и частым треском разрывающихся гранат.

Грянул бой. Волны его докатились до города, паникой наполнили улицы.

Обыватели, офицеры, солдаты метались, разнося страшные для них слова:

— Красные обходят… Окружают… Гибель… Большевики…

Люди с перекошенными, бледными лицами бежали к пристаням, к пароходам.

Треск телефона разбудил и генерала Губатова на его квартире в крепости. Сообщали, что город окружают войска, очевидно красные, — точно не известно, так как на каменоломнях спокойно. Губатов при этом известии сразу потерял душевное равновесие, которым так любил хвастаться. Он поднял в крепости тревогу, велел усилить караулы, все подготовить к обороне на фортах. Затем Губатов связался по прямому проводу со штабом Добрармии, сообщив, что к городу и к крепости с севера, от Азовского моря, подходят неизвестно откуда появившиеся красные части. Губатов добавлял, что на каменоломнях все спокойно и единственно, что можно предположить, — это сокрушительный прорыв фронта.