— Ну, что делать? Уж близко. Люди не терпят, рвутся, и все…

— Как у Дидова на хребте? У прохода? Там, возле скалы? — волнуясь, спросил Колдоба.

— Там хорошо. Три пулемета. Не проскочат. На низ тоже не пойдут — как на ладони, — доложил Шумный.

— Так… — нахмурился Колдоба. — Живо иди на юго-восточную часть и, когда я здесь начну, сразу же передашь мою команду: во все оружие залпом. Сразу, залпом! Иди скорей!

— Слушаюсь! — рванулся Шумный.

Колдоба остался на северной стороне. Он приложил руку к ране на лбу. Рука мелко дрожала от волнения.

Вдруг недалеко поднялся какой-то человек в черной шляпе, похожий на студента, и крикнул:

— Братцы, товарищи! Давайте сдадимся, — может, кому простят?..

— Сдадимся. Попросим, — отозвался еще кто-то.

— Не гибнуть же всем…

— Трус! Ложись! — заревело с десяток голосов. — Стрелять будем, ложись!

Человек упал и умолк.

Колдоба выпрямился во весь свой могучий рост и отдал команду:

— Отряд, с колена!

Словно из большого рупора вылетали эти слова и отозвались эхом над вершиной горы.

Как пружиной подбросило с земли пестрые фигуры партизан.

Они щелкнули затворами, приложились к винтовкам и застыли.

Колдоба окинул взглядом выросших над землей людей и увидел, как дружно, как смело все они отозвались на его голос. Он понял, что не нужны никакие зажигательные слова, и громко бросил команду:

— По контрреволюции — пли!

Шаркнули обрезы, дробовики, берданки, трехлинейки и пулеметы; с высоты падали брошенные партизанами гранаты. Цепь белых раздробилась.