— Без сознания… Он уже подыхает, ваше превосходительство. Ничего взять нельзя, — тянулся Мултых. — Повесить приказал на центральной улице, на страх грязной черни.
— Одобряю. Исполняйте!
Когда Горбылевского отвязали, кровь хлынула из его рта.
— Отойдите, господа. Палочки Коха довольно вредная вещь!
Английские офицеры отступили назад.
— Бить надо его, — вынимая трубку изо рта, сказал один из них.
— Гости желают, ротмистр… — пожимая плечами, как бы недоумевая, проговорил Губатов.
Награжденные генералом казаки с особым рвением стаскивали с Горбылевского одежду. Один из англичан, худой, с длинными зубами, выпиравшими изо рта, нетерпеливо дергал ногой. Другой возился с фотоаппаратом.
Казаки били стальными шомполами тощее тело Горбылевского. Тонкие струи крови цыркали из-под шомполов. Тело изгибалось, заливалось кровью.
— Хорошо, — сказал англичанин.
— Теперь повесить — так и красного флага не надо, — добавил Губатов и крякнул от собственной остроты.
— Повесить, — подтвердил англичанин.
Казаки поволокли Горбылевского по улице, а за ними, по кровавому следу, протянувшемуся по мостовой, двинулись, звякая шпорами, оживленно переговариваясь, генерал и офицеры. Горбылевского приволокли к цветущей высокой акации. С моря потянуло соленым ветром, и Горбылевский открыл глаза, большие черные глаза, истомленные пыткой. Он бессмысленно смотрел в небо. Он уже ничего не слышал и не чувствовал.
Когда группа офицеров приблизилась, казаки начали подтягивать Горбылевского. Он инстинктивно хватался за веревку руками, иссеченными шомполами, но казак ловко потянул веревку, так же ловко завязал и крикнул:
— Готово!
Тело Горбылевского вытянулось и повисло на веревке. Англичанин щелкнул фотоаппаратом.
Казак ударил острой шашкой по веревке. Тело упало, глухо стукнув о камень, и забилось в судорогах. Вдруг голова Горбылевского поднялась, широко открытые его глаза прямо, с неистребимой ненавистью, посмотрели на офицеров.
— Повесить! Еще раз повесить! — крикнул Мултых, отступая…