Однако в Женеве мало что изменилось — те же дрязги, та же бедность, грызня... Разве что прибавилось несколько его давних друзей — Бардина и Андрей. Франжоли с женой, Евгенией Заводской. Старый землеволец, участник «Киевской коммуны», Франжоли бежал с каторги, прыгая на ходу с поезда, повредил руки и ногу. Кроме того, у него туберкулез и больное сердце...

Снова встречи, разговоры, беседы, которые, однако, ничего не добавляли ко всем предыдущим. Жены еще не было, она пока оставалась в Париже, и Кравчинский, не тратя попусту времени, занялся неотложными делами.

Его потрясло предсмертное письмо Софьи Перовской к матери (письмо было напечатано в выпущенной Красным Крестом «Народной воли» брошюре о Перовской), и он переводил его, с тем чтобы опубликовать во всех заграничных изданиях, прежде всего в английском.

За этим занятием и застала его однажды утром Софья Бардина.

— Софийка! — не сразу узнал девушку Кравчинский. — Каким ветром тебя сюда занесло?

— Я уже давно здесь, Сергей. А занесли меня сюда те же проклятые эмигрантские ветры.

Сергей усадил ее в кресло.

— Это же мы, наверное, лет десять не видались.

— Десять. Мы как раз возвратились отсюда, из Швейцарии, в Москву. Олимпиаду помнишь? У нее и встретились. Вы с Рогачевым только-только убежали из-под ареста.

— Да, да, вы пришли тогда с Фигнер, работали на фабрике. Кажется, Таня Лебедева привела вас... Десять лет, а все будто вчера или позавчера... Ты молодец, Сонечка! Твое выступление на суде великолепно! «За нами сила духовная, сила исторического прогресса, сила идеи, а идеи на штыки не ловятся», — процитировал он. — Молодец!

Бардина слушала полные восторженности слова и все более никла, лицо ее покрывалось нездоровыми розовыми пятнами. В конце концов она не выдержала, заплакала.

— Что ты, Соня? — встревожился Сергей. — Тебе плохо?

Женщина склонилась на столик, закрыла руками лицо, плакала. Сухие, как у девушки-подростка, плечи ее часто вздрагивали. Кравчинский попытался слегка приподнять ее голову.

— Что с тобой? Почему ты плачешь, Соня?

— Прости... Сейчас пройдет. — Дрожащими руками вытирала покрасневшие глаза. — Нервы. Я так больше не могу, Сергей. Десять лет... Несколько месяцев фабричных бараков, по сути, несколько бесед, несколько прочитанных брошюр, а потом... два с лишним года одиночки, процесс, высылка. Что я успела, что сделала? Ты говоришь — речь на суде. Только и всего. И чем же все это кончится?.. Эта серость, однообразие... Я не могу, Сергей, не могу дальше так жить...

Она снова всхлипнула, слезы полились из ее глаз.