— О, конечно, конечно! — оживился профессор. — Уверен, что книга разойдется блестяще. Только найдите хорошего переводчика, а я отредактирую. И еще, — добавил, — стоит подумать об Америке, там наверняка найдутся сторонники.

— К сожалению, не имею с Америкой никаких связей.

— Это поправимо, — успокоил Реклю. — Мне стоит лишь списаться с тамошними коллегами, и все уладится. Книжка ваша нужная, поучительная.

— Слишком хвалебная, — бросил Дейч.

— Какими бы вы, господа, друг друга ни рисовали, история сама вас и рассудит, и оценит, — веско проговорил Реклю. — Она словно бы и не живая, будто и не присутствует при делах наших, а все видит, все фиксирует. Людское бытие и небытие — суть две одинаковых бездны. Спорить, какая из них лучше, поверьте, не стоит. Положитесь на историю. — Элизе усмехнулся.

— Надеюсь, мы об этом еще поговорим, — шепнул Сергею Дейч.

— Стоит ли? — скептически ответил Кравчинский. — Подобные разговоры вызывают у меня оскомину. Но уж если ты будешь настаивать... В споре, в конце концов, познается истина. Между прочим, — обратился он к Вере, когда она и Дейч собрались уходить, — заглядывайте хоть изредка к нашим больным. Сейчас это им крайне необходимо.

Попрощались холодно.

— Безделье разъедает людей хуже всякой ржавчины, — сказал Кравчинский, когда Засулич и Дейч вышли.

— Надеюсь, вы не имеете в виду наших общих друзей? — заметил Реклю и пристально, поверх очков, посмотрел на Сергея. — Вера Ивановна часто мне помогает.

— Разумеется, разумеется, — поторопился заверить его Сергей. — Суета сует...

— Посидим лучше возле камина, — предложил хозяин. — Редко случается побыть с друзьями наедине.

Весело клокотало пламя, бросало горячие красные отблески, было как никогда уютно, хорошо; они разговаривали долго, обо всем — о низовых приднепровских степях, о Петербурге, о Балканах и об Италии, о коммунарах Парижа... У обоих была родная земля, родное жилище, однако жить там не судьба; у обоих была мечта — светлая, как солнце, и, как солнце, привлекательная, эта мечта должна была стать живой, реальной плотью, и ради этого они страдали, терпели, падали и поднимались вновь...

Приехали Тихомиров и Ошанина. Кравчинский не пошел их ни встречать, ни приветствовать (накануне вернулась Фанни, она заболела в дороге, и Сергей хлопотал возле нее). И вообще этот альянс не очень-то желал видеть. Возможно, потому, что от него продолжительное время зависело его возвращение на родину, которое так и не осуществилось, наконец, потому, что эти люди не вызывали у него симпатии, доверия. Правда, Сергей старался этих своих чувств не проявлять, он больше отмалчивался. Да и забот у него хоть отбавляй.