Больной вспомнил золотое время, когда они, одержимые идеей революции, шли к рабочим, шли в народ, несли с собой великую Правду жизни.

— Хорошо летом на окраинах Киева... Днепр... как поэтично описал Гоголь могучую реку...

Больной кашлял, и они успокаивали его, делали примочки, прикладывали их к пылающему жаром влажному лбу.

С тех пор чуть ли не каждый день он торопился сюда или к Хотинскому — тот также чувствовал себя крайне плохо...

Элизе Реклю проживал в Кларане, вблизи Женевы. Он все еще работал над «Всемирной географией». Часто бывали у него Кропоткин, Засулич. Вера помогала ученому разбираться в его бумагах, переписывала черновики, подыскивала справочный материал.

В один из зимних дней заглянул сюда и Кравчинский. Сергей помнил теплое письмо Элизе по поводу «Подпольной России», кроме того, он хотел просить Реклю посодействовать издать книгу по-французски, что тот когда-то ему обещал.

У Реклю сидели Засулич и Дейч. Все — и хозяин, и гости — были взволнованы.

— В Харькове арестована Фигнер, — сообщил Дейч и подал Сергею газету, одну из тех, которые Реклю получал из Франции. — Вера, по сути, последняя. Остался Дегаев.

— Так было у нас после разгрома Коммуны, — проговорил Реклю. — Аресты, суды, казни. Реакция повсюду кровожадна.

— Боюсь, что арест Фигнер не случаен, — заметил Сергей, прочитав информацию. — Не изменой ли здесь пахнет, не утрачена ли нами надлежащая бдительность? Ведь никогда не было столько провалов. Кстати, как Стефанович? — обратился к Дейчу.

— А что Стефанович? — недоуменно переспросил тот.

— Переписка, которую он ведет из тюрьмы, телеграммы... Такого еще не бывало. Не пахнет ли здесь провокацией? Драгоманов считает...

— Он сам провокатор, этот Драгоманов! — вскипел Дейч. — Давно пора устроить над ним третейский суд.

— Господа, — вмешался Реклю, — я просил бы спокойнее. Такие слова, мсье Дейч! Я вас прошу!

Лев Дейч

Наступило молчание, всем стало неловко, и Сергей, чтобы перевести разговор на другое, напомнил Реклю о его обещании помочь с переводом книги.