Удачливый сыщик был арестован сотрудниками ГПУ по доносу взяточников и казнокрадов. Начальство угрозыска, спохватившись, помогло Козачинскому. Его освободили из-под стражи. Затем – перевод в другой район.

Но вскоре Козачинский вновь арестован чекистами. Обвинение – дискредитация власти. Суд постановил: «3 года концлагерей без лишения свободы».

Приговор был относительно мягким. Как отмечает Панасенко, условиями такого наказания предусматривалось, «что осужденный являлся к 10–00 на работу, а по воскресеньям – к 13–00 для регистрации. С сентября 1921 г. концлагерь располагался в здании бывшего Шуваловского приюта. И, хоть по режимным ограничениям это учреждение мало походило на лагеря недалекого будущего, понятно, что для восемнадцатилетнего Козачинского это осуждение было тяжелейшей моральной травмой».

В концлагере, правда, он и месяца не был. Амнистия подоспела, да и розыскное начальство постаралось, добиваясь оправдания.

С 1 января 1922 года Козачинский – на прежней должности. И направлен в первый район Балтского уезда. Но, как отмечено Панасенко, «тут все сложилось очень плохо. Он не просто знал о пьянках, взятках, незаконных обысках и т. п., а и сам принужден был начальником милиции участвовать во всех безобразиях. Позже он написал о начмиле: “Каким-то царьком, поработившим подчиненных и население был мой начмил Ипатов, бывший извозчик, пьяница и сумасброд, не терпевший противоречий”».

У недавнего арестанта, пусть и прощенного, даже оправданного, положение было фактически безвыходным. Любой конфликт с начальником обусловил бы какую-нибудь провокацию, затем новый арест. Позже, в показаниях на суде, он привел фразу одного из сослуживцев: «Послушай, Козачинский, так дальше нельзя. Ты или попадешься, или тебя живьем съедят».

Вместе они планировали оставить службу и уехать, но в увольнении было отказано. Тогда вдвоем и дезертировали. Новый план – с помощью знакомых легализоваться в другом районе.

Опять не удалось, ездили по уезду, не раз были задержаны, откупались. Наконец, Козачинский встретился с бывшими крестьянами, бежавшими от бесчинств «власти на местах».

Промышляли новые знакомые грабежами, кражами домашней птицы и скота. Далее, отмечает Панасенко, дезертиру «предстояло выбирать: пойти под суд, умереть от голода и лишений или стать вором и налетчиком. Первый вариант сохранения жизни тоже не гарантировал – правосудие тогда вершилось весьма причудливо».

Ситуация еще более опасной стала после знакомства с Орловым. Ветеринар, объявивший себя врагом советского режима, был, похоже, не вполне здоров психически. Так, утверждал, без всяких на то оснований, что с Врангелем связан.