Там Керженцев не рассматривал проблемы терминологической корректности. Он призывал противостоять всему, «что можно назвать правым или соглашательским уклоном в нашей литературе».

Керженцев не страдал забывчивостью. Опровергая им же сказанное, выполнял распоряжение генсека. Это обычное проявление сталинской иронии, а заодно – воспитательная мера. Чтобы помнили функционеры: только лидер партии точно знает, когда и какие термины уместно использовать.

Весной 1929 года вопрос о «правой опасности» признан неактуальным. Потому Ильф и Петров опять на подъеме. Они – штатные сотрудники нового журнала, постоянно там печатаются. С ведома и одобрения советских инстанций во Франции готовится издание перевода «Двенадцати стульев». Что до отзыва, напечатанного в журнале «Книга и революция», так рецензент лишь воспроизвел сказанное до него – опять же, счеты с Нарбутом сводил.

Ильфу и Петрову пришло вроде бы время вернуться к продолжению «Двенадцати стульев». Но тут ситуация опять изменилась. 22 апреля на пленуме ЦК партии Сталин выступил с речью «О правом уклоне в ВКП (б)»[72].

Кампания «борьбы с правым уклоном» снова активизировалась. Бухарину был приписан отказ от марксизма: «Понимает ли группа Бухарина, что отказаться от борьбы с правым уклоном значит предать рабочий класс, предать революцию?»

Подразумевалась чуть ли не измена. Сталин утверждал: «Нельзя считать случайностью так называемое шахтинское дело. “Шахтинцы” сидят теперь во всех отраслях нашей промышленности. Многие из них выловлены, но далеко еще не все выловлены. Вредительство буржуазной интеллигенции есть одна из самых распространенных форм сопротивления против развивающегося социализма».

Бухарину и его сторонникам инкриминировалось попустительство «шахтинцам». И не только в промышленности. Такое обвинение – удача для рапповцев. Любую сатирическую публикацию они могли трактовать как «сопротивление буржуазной интеллигенции», поддержанное «уклонистами».

Однако Сталин тут же сформулировал и другую установку. Нельзя, утверждал он, «улучшать наши хозяйственные, профсоюзные и партийные организации, нельзя двигать вперед дело строительства социализма и обуздания буржуазного вредительства, не развивая вовсю необходимую критику и самокритику, не ставя под контроль масс работу наших организаций».

Имелся в виду новый демагогический лозунг – «критика и самокритика». Сталин буквально перехватил лозунги оппозиции, обвинявшей его союзников в том, что они «обюрократились».

Установка подразумевала и угрозу потенциальным оппонентам. Ведь любому функционеру можно было инкриминировать пресловутый «бюрократизм».